– Говорите, что хотите. Я не выйду за него.
Но ее никто не слушал. Бэб и леди Валери снова нос к носу, начали спорить.
Мэри смотрела на Себастьяна. Это все его вина. Теперь ее считали безрассудной и легкомысленной, когда на самом деле она была уравновешенна и серьезна. По крайней мере, она была такой, пока не встретила его.
Придвинувшись ближе к ней, он тихо сказал:
– Не смотри так злобно. – Опустив руку ей на плечо, он погладил то место, где напряженные до предела мышцы никак не могли расслабиться. – Ты же понимаешь – от твоих протестов будет мало толку. Ты выйдешь за меня. Ты слишком благоразумна, чтобы не согласиться.
Благоразумна. Да, она была благоразумна – пока он не дотрагивался до нее, вот как сейчас. Пока гладившая ее мышцы ладонь не заставила ее предательское тело забыть о причиненной им боли. При нем все ее благоразумие летело к черту. Она забыла о том, что где-то в коридорах Фэрчайлд-Мэнор блуждал некто, знавший правду о ее прошлом и требовавший денег за свое молчание. Когда пальцы Себастьяна царапали ей кожу, эта отвратительная комната расплывалась у нее перед глазами, голоса стихали и в низу живота у нее образовывалась тяжесть. Мэри утрачивала свою власть, и на свет появлялась ликующая Джиневра.
Себастьян всегда умел вовремя извлечь на поверхность эту чертовку. Именно поэтому Мэри и не желала стать его женой.
– Подумай только, – тихо убеждал он. – Ты будешь в полной безопасности.
– Я и сейчас в безопасности, – пробормотала она, думая совсем о другом. Почему он не положит руку на другое ее плечо? Какая досада!
Он так и сделал, как будто услышав ее мысли.
– Ну рассуждай же хоть сколько-нибудь логично, Мэри. Даже в наш просвещенный век случается, что мужчины добывают себе в жены богатых наследниц любым путем. Теперь, с твоей репутацией, никто даже не возьмет на себя труд за тобой ухаживать. Если ты выйдешь за меня, ты будешь избавлена от такой опасности.
Он прав, подумала Мэри.
Не хочу, взвыла Джиневра.
Мэри поразилась. Джиневра не хочет стать его женой? Даже испытав это упоение страстью? Спор двух ее личин между собой продолжался.
А между тем, обе его руки сомкнулись у нее под затылком, и он слегка наклонил вперед ее голову, чтобы размять напрягшиеся связки, продолжал и уговоры.
– Я способен многое сделать и для Хэддена. Я могу определить его в Оксфорд, если он пожелает, или отправить его путешествовать по Европе.
– У меня есть деньги, и я потеряю контроль над ними, если выйду за тебя.
– Мне не нужны твои деньги, на этот счет ты можешь быть совершенно спокойна. Я не хочу иметь никакого отношения к деньгам твоего деда.
Конечно, легко пренебрегать деньгами, подумала она, когда их у тебя и так достаточно.
– Когда мы поженимся, можешь делать с ними все, что хочешь, – продолжал он. Мэри фыркнула.
– Легко сказать. – Эти слова она проговорила едва слышно себе под нос. Голова ее склонилась до самой груди, глаза были полузакрыты. Его большие пальцы разминали ей теперь спину.
– Я торжественно отрекаюсь от твоего состояния. Можешь поступать с ним, как тебе будет угодно.
Видимо, он счел это обещание достаточным, потому что сразу же заговорил о другом:
– Но у тебя нет связей, чтобы помочь Хэддену, и тебе неоткуда их взять.
Снова напрягшись, она попыталась поднять голову.
– Ты хочешь сказать – это все из-за моей репутации?
– Тоже, кстати, помеха. – Его пальцы проскользнули под поспешно надетый ею чепчик и теперь растирали ей кожу за ушами. – Но дело больше в том, что ты женщина. Главы колледжей не питают особого уважения к женскому мнению. Но если бы я использовал свое влияние и устроил так, чтобы Хэддена рекомендовал, скажем… Вильям Питт, я уверен, они бы посчитались с этим.
– Хочешь купить меня ценой благополучия моего брата.
Она хотела высмеять его, но в ее словах прозвучала какая-то грустная задумчивость. Во всяком случае, ей так показалось.
Впрочем, наверно, так оно и было. Он перестал массировать ее кожу и опустился на колени у ее ног. Она не хотела смотреть на него – он был олицетворенным искушением.
Но он говорил так мягко, не требуя и не приказывая, по своему обычаю, но нежно уговаривая, совсем как… влюбленный.
– Почему ты не хочешь стать моей женой? Я не могу извиниться за свой поступок, это было бы неискренне. Я совсем не сожалею. Это было слишком изумительное ощущение.
Быть может, голос его и звучал покаянно, но сами слова свидетельствовали о том, что он был верен себе.
– Ну и осел! – она не нашла ничего лучшего, чем повториться.
– Ты мне это так часто говоришь, что боюсь, так оно и есть. Но я был не прав. Я ошибся в твоем характере.
Он погладил ее лицо ладонью и, подняв ей голову, вынудил ее смотреть на себя. На его резкие черты. На взъерошенные ее руками волосы. На широкие плечи и сильное тело. Боже, все в ней еще болело от этой силы. Но она подумала о том, что произошло в ее спальне, и наконец спросила:
– Ты правда считал, что мне известно, где дневник?
Он поморщился. Она это увидела отчетливо.
– Я осел, тупой виноватый осел.
Виноватым он не выглядел. Поэтому она не успокоилась.
– Ты так думал с тех пор, как мы выехали из Шотландии?
– Нет. – Он отрицательно покачал головой. – Нет. Это был только минутный приступ безумия, вызванный памятью старой вражды.
И тем, что он знал, что она убила человека? Но нет, не может быть. Он не женился бы на убийце. Она вздрогнула, вспомнив записку, и снова пришла в отчаяние.
– Тебе холодно? – он потер ей руки выше локтей.
– Нет… я только подумала… если бы мы поженились и ты услышал обо мне что-нибудь ужасное…
– Я бы ничему не поверил. – Он все еще растирал ей руки, словно стараясь согреть ее. – Ты Фэрчайлд, но ты прежде всего Джиневра Мэри, и я узнал о тебе очень многое. В чем бы тебя не обвинили, я всегда буду уверен, что у тебя были достаточные основания для того, чтобы поступить так, а не иначе.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ведь есть еще что-то, о чем мне следует знать?
Она чуть было тут же не сказала ему все. Она уже открыла рот. Слова были готовы сорваться у нее с языка. «Я убила человека».
Но она не смогла. Она должна была, но просто не могла. И она заколебалась вовсе не потому, что боялась за будущее Хэддена или при мысли о том, что скажет леди Валери. Она предвидела, как снисходительное выражение его лица резко сменится выражением ужаса и отвращения. Она не смогла бы вынести его презрения.
Плотно сомкнув губы, она покачала головой.
