Расстояние между Одиси и этими цыганскими фургонами нельзя было определить в милях — здесь жили люди из другого мира, и если она вступит во владение поместьем, чего она страстно желала, ей уже не суждено быть одной из них. Она уже никогда не выйдет на сцену, чтобы вызвать смех и слезы зрителей. Прощай, мечта! От этих мыслей Роузи чуть было не расплакалась. Ей пришлось взять себя в руки, и в этот момент она увидела Людовика, стоящего немного в стороне от толпы, скрестив на груди руки. Роузи перевела взгляд с Людовика на садовый кустарник, и Людовик немедленно понял, чего от него хотят. Недовольно что-то проворчав, показывая актерам, что ему совсем не по вкусу их глупые шутки, Людовик скрылся за фургонами. Подождав, пока он совсем не исчезнет из виду, Роузи воскликнула:
— Я… Я буду делиться своим достатком со всеми вами так же, как вы делили со мной бедность и нужду…
По толпе пролетел тихий смешок. Актеры стояли, толкаясь локтями, и Роузи поняла, что никто не верит ни единому ее слову. Для них она продолжала оставаться товарищем, которому улыбнулась судьба. Что ж, труппа могла бы без черной зависти пожелать ей только всего самого хорошего. Голос ее дрогнул.
— Если вдруг вас постигнет беда, обращайтесь ко мне! Если вдруг любому из вас понадобится моя помощь, позовите меня! Я не желаю, чтобы вы видели во мне мужчину или женщину — я просто друг для каждого из вас. Каждого и до самой смерти!
Толпа затихла: никто не знал, как реагировать на этот пламенный обет верности. Большинство актеров переминались с ноги на ногу и нерешительно покашливали. Элейн — самый сентиментальный — шмыгнул носом. Тогда Седрик, выступив вперед, галантно поклонился Роузи.
— Это самое большое богатство, которое ты можешь предложить нам, дорогая, и только таким богатством мы можем ответить тебе. Мы все — твои друзья, и если тебе вдруг понадобится наша помощь, тут же зови любого из нас, и мы приложим все силы для того, чтобы помочь тебе.
На глаза Роузи навернулись слезы, и одна из них стекла по щеке. Весельчак Седрик тут же изменился и, скорчив гримасу, принялся тереть глаза кулаками.
— Если когда-нибудь, проснувшись утром, я обнаружу, что лишился своей мужественности, мои рыдания будут такими же безутешными. Ну а если вдруг окажется, что я превратился в женщину, которая не может больше бродяжничать, я тоже зарыдаю. Но! Если, проснувшись однажды утром, я вдруг обнаружу, что разбогател, как Крез… — он выдержал эффектную паузу, — то я первым делом объемся до смерти! — Высоко подпрыгнув, Седрик Упал на землю и забился в припадке, обозначающем ликующий восторг.
Актеры зааплодировали ему и тоже поклонились Роузи. Еще немного поговорив с ними, она направилась в сад. Не успела Роузи сделать и пару шагов по садовой дорожке, выложенной тесаным камнем, как сильная рука Людовика крепко сжала ее запястье.
— Сюда, — коротко сказал он и потянул Роузи за живую изгородь.
Лишь только тени, отбрасываемые редеющими кронами деревьев, достаточно сгустились, Людовик остановился и посмотрел на Роузи сверху вниз взглядом, в котором смешались страсть, мука и гнев.
— Вы, кажется, желали переговорить со мной… леди Розалин?
Ее титул прозвучал в устах Людовика, как оскорбление, и Роузи запнулась. Как глупо, что она позволила этому получеловеку-полуживотному увлечь себя в это потайное место. Она была знакома с ним не больше семи лет, но совсем не знала его, хотя и подозревала, что на совести этого угрюмого гиганта не одно страшное преступление. Когда Роузи не спалось по ночам, ей не раз доводилось видеть, как Людовик уходил куда-то в темноту, словно спасался бегством. Порой ей казалось, что он пытался убежать от самого себя. Но он был даже добр к ней и частенько выручал ее из неприятных историй и, более того, неоднократно спасал ей жизнь. Она не могла осуждать человека, основываясь только на догадках и предположениях, в то время как поступки Людовика свидетельствовали о его храбрости и галантности.
— Людовик, это ужасно! — сказала Роузи. —Я просто обязана предупредить тебя: кто-то выстрелил в нас из лука прошлым вечером, когда мы были на террасе.
— На террасе. — Холодные глаза Людовика вспыхнули. — Перед ужином. Вы с сэром Энтони Райклифом беседовали, а потом он прижал тебя к перилам и поцеловал!
Его осведомленность ошеломила Роузи. Откуда ему все известно? Он что, подглядывал и подслушивал, прячась в кустах, и ожидал подходящего момента, чтобы выстрелить?
— Тони… — Людовик презрительно сплюнул. — Твой жених. Меня совсем не удивляет эта стрела: несомненно, кто-то желает покончить с ним.
— Он думает то же самое. — Роузи совсем не хотелось говорить это Людовику, но, пересилив себя, она продолжила: — И он думает также, что это ты.
Людовик посмотрел на Роузи — в его глазах бушевало пламя.
— Он прав!
Эта фраза подействовала на Роузи, словно удар кинжала. Да, она недооценила Людовика! Только кому предназначалась стрела? Может быть, он собрался убить первой ее?
— Я с радостью убью любого, кто женится на тебе! Но если бы прошлой ночью я пытался убить твоего красавчика Тони, то сегодня он был бы мертв.
— Почти то же самое я говорила Тони! — Роузи рассмеялась высоким неестественным смехом. — Я предупредила, что если бы ты пытался убить его, то обязательно сделал бы это! Людовик, сказала я, не обычный человек, а прекрасный воин, у которого большой опыт в убийствах.
Черт побери, что заставило ее сказать это?
— Твой Тони тоже имеет подобный опыт, в этом не может быть ни капли сомнения. Его руки по локоть в крови! — Людовик покосился на свои широкие ладони.
Повисло тягостное молчание, пока Роузи не решилась его нарушить:
— Я просто хотела сказать тебе: что бы ты ни сделал, это может кончиться печально для всех нас.
— Для нас?
— Для сэра Дэнни, для меня, для труппы. В конце концов мы все тебя любим.
— И ты — особенно?
Сердце Роузи забилось сильнее, ей вовсе не нравилось, как он смотрит на нее, как клокочет у него в груди.
— И я, и сэр Дэнни, и Седрик, и…
— Ты? — переспросил Людовик, нацелив указательный палец ей прямо в глаза. — Ты?
Над головой щебетали птицы, должно быть, смеясь над глупой женщиной, поставившей себя в такое рискованное положение. Нужно ответить на его вопрос, но она не хотела. Она не хотела причинять боль Людовику и не хотела, чтобы он причинил боль ей. Осторожно подбирая слова, Роузи сказала:
— Я очень люблю тебя, но даже если бы я никогда не приехала в это место, даже если бы никогда не слышала историю о пропавшей наследнице и даже если бы была обречена на жизнь бродячей актрисы, моя любовь к тебе никогда бы не отличалась от моей любви к сэру Дэнни и всем остальным.
Людовик открыл рот, и, казалось, его душевные муки передались Роузи: она почти ощутила физическую боль в груди. Людовик даже не пошевелился, и в конце концов Роузи спросила:
