Подняв голову, Блэкберн пристально посмотрел ей в глаза, и его брови удивленно приподнялись:
– Дурочка. – Он менее походил сейчас на Аполлона, скорее на Аида. – Глупая маленькая девственница. Ты сама не знаешь, чего просишь.
Как бы там ни было, он дал ей это. Следующий поцелуй был уже настойчивей. Джейн запрокинула голову. Ее чепец съехал набок, и эта неожиданная помеха разозлила Блэкберна.
– Сними его.
Он высвободил одну ее руку, чтобы она могла выполнить его приказание, и Джейн сняла чепец. Пока она развязывала ленты, ее пальцы дрожали, но когда она хотела положить головной убор на полку, Блэкберн потерял терпение. Он небрежно бросил ее лучший чепец на пол.
– И не думай сопротивляться, – сказал он.
Джейн хотела ответить, но губы не слушались ее, мягкие, припухшие – они ждали. Казалось невозможным добиться от них выполнения такой скучной работы, как речь. Не тогда, когда ее только что целовали.
Медленно, очень осторожно Джейн произнесла:
– Я не сопротивляюсь.
На лице Блэкберна заиграли полуулыбка. Он нежно провел большим пальцем по ее губам:
– Ты почти сладкая.
Затем, будто не желая об этом думать, он снова поцеловал ее.
На этот раз ему что-то было от нее нужно.
Джейн попыталась спросить, но он скомандовал:
– Молчи!
Положив ее руки себе на плечи, он одной рукой обхватил ее за талию, другую запустил в волосы, придерживая затылок.
Его требование было однозначным. Джейн в изумлении открыла губы, и он попробовал. Попробовал ее.
И она тоже попробовала его. В его чашке на столе был кофе. Не чай, – кофе. Невероятно. Она знает подробность его жизни, потому что он поцеловал ее. Целовал ее.
Что Блэкберн в ней нашел? Ошеломленная Джейн дрожала. Мелба довольно четко предупредила ее о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но она ничего не говорила об этой мучительной близости, когда запах и вкус смешиваются в такой сладкий букет ощущений. Джейн закрыла глаза, чтобы хоть немного успокоиться. Но это только увеличило ее волнение.
Девушка в смятении открыла глаза и попыталась отстраниться, но Блэкберн лишь крепче сжал ее в объятьях. Затем зарычал словно собака, у которой отбирают вкусную еду, и укусил ее.
Резкая боль испугала Джейн. Она хотела бороться, протестовать, но как? Блэкберн казался таким уверенным, к тому же она решила, что подчинится любому наказанию, которое он для нее выберет. Конечно, невозможно было жаловаться, когда ее наказывали тем, чего она сама страстно желала. Но когда рука Блэкберна опустилась на ее шею и принялась ласкать нежную кожу над ухом, Джейн начала уворачиваться.
– Стой тихо, – прошептал он. Его губы приближались к ней, и она услышала его легкое неровное дыхание. – Я не причиню тебе боли.
– Нет, – Джейн глубоко вздохнула. Больно ей не было.
Но Блэкберн воспринял ее ответ как отказ и поднял голову:
– Да.
Он все еще сердится? Джейн не могла понять. Она лишь знала, что Блэкберн изменился – теперь он меньше был похожим на дьявола, но больше – на любовника. Подталкивая девушку, он вел ее, пока Джейн не уперлась в стол.
Блэкберн не оставил ей выбора. Она была сильной, но он сильнее. Он обращался с ней, словно она была глиной, а он скульптором, и, наверное, так оно и было. И у него было свое искусство. Он крепко прижал Джейн к себе – бедра к бедрам, грудь к груди. Его ноги неутомимо двигались рядом, между ее ног.
Джейн казалось, он сжимал ее так сильно, что невозможно дышать, однако Блэкберн держал ее достаточно легко, чтобы она не чувствовала себя заключенной.
Он обнимал Джейн, вызывая возбуждение помимо ее воли, и это ощущение было самым приятным.
Она не могла представить такого в самых смелых своих фантазиях. Но она решила подчиниться его воле.
Поэтому Блэкберн делал то, что хотел. Он дотронулся сначала до ее бедер, обхватив их, поглаживая и изучая. Затем измерил ее талию, улыбаясь, словно разница между женскими бедрами и талией сама по себе доставляла ему удовольствие. Скользя вверх по платью, его грубые пальцы дотронулись до каждого ее ребра.
Джейн позволяла это. Она решила, что позволит. Если ему нравится подобная грубость, она будет рада угодить ему.
Но Блэкберн все еще внимательно наблюдал за ней, ожидая, почти предвкушая, что она убежит.
Однако когда его руки принялись ласкать нижнюю часть ее груди, Джейн охватила паника, ей хотелось поскорей удрать.
– Ты напугана. – Он не спрашивал. Он знал. Джейн хрипло ответила:
– Мне это не нравится.
– Почему? – Его ладонь обхватила ее грудь. Джейн сжала его большую руку.
– Вы дотрагиваетесь до места, к которому может прикасаться только муж.
Он не убрал руку, а лишь пылко произнес:
– Или любовник.
Джейн сжимала его руку так сильно, что чувствовала биение его крови. Ее голос, обычно уверенный и внятный, ужасно дрожал:
– Конечно, я поражена и напугана, и мне, – она перевела дыхание, – неприятно.
Другая его ладонь завладела второй грудью.
– А так?
Она закрыла глаза, чтобы спрятаться от его взгляда. От его радостного глумления. Потому что она знала, что говорит неправду. Нельзя было назвать неприятным то, что вызывало в ней желание двигать бедрами, пережить это чувство со всем жаром, который в ней таился. Это новое ощущение было сильнее и больше ее самой. Оно было почти первобытным зовом. Приказом.
Как скульптура.
Его большой палец коснулся ее соска, и тот затвердел. Все ее тело напряглось. Забыв обо всем, неспособная видеть и слышать, Джейн вцепилась пальцами ему в плечи. Он тихо и нежно засмеялся. Каждая его ласка становилась все более откровенной, пока Джейн не застонала. Словно это был сигнал, он схватил ее за руки и прижал к своему паху под плотной тканью брюк.
Ее глаза расширились, когда она посмотрела на него. Глаза Блэкберна горели каким-то непонятным ей огнем, когда он сказал:
– Почувствуй разницу.
– Да, – Джейн согласилась, потому что он этого ждал, но не поняла, почему он тихо засмеялся.
Как жадный мальчишка, он взял край сначала одной ее юбки, потом другой и задрал их. Он разглядывал ее подвязки, завязанные над коленями.
Джейн высвободила руки и схватилась за край стола. Его дыхание было частым и прерывистым, как и ее, и он продолжал поднимать юбку, пока Джейн не показалось, что он сейчас снимет ее через голову.
Но нет. Не бросая ткань, он обхватил ее бедра и посадил на стол. Она оперлась о холодную гладкую поверхность и смотрела на него с недоверием, смущенная его настойчивостью.
