— Иди туда, — указал он на дверь домика. Когда Эдлин вошла, он как злой гений встал у нее за спиной.
Снаружи лучи солнца уже заливали окрестности, внутри же, за каменными стенами с маленькими оконцами, скупо пропускавшими свет, было сумрачно. Она смотрела во все глаза, пытаясь разглядеть виновника своих бед.
— Он здесь, на полу, — подсказал слуга с неожиданным благоговением в голосе. Захлопнув дверь, он опустился на колени возле человеческой фигуры, закованной в железо и прикрытой тряпками.
— Я привел помощь, хозяин, — прошептал он, — теперь вам обязательно полегчает.
В ответ — ни жеста, ни звука. Испугавшись, что хозяин ее похитителя уже мертв, Эдлин приготовилась пуститься наутек. Она надеялась, что этого отвратительного, но крайне преданного своему рыцарю человека захлестнет горечь утраты, и, не умея обуздывать свои чувства, он попросту позабудет про нее.
— Милорд… — в отчаянии простонал тот, и впрямь позабыв обо всем.
В голосе его прозвучала такая безысходность, что, не давая себе времени передумать, Эдлин положила руку ему на плечо.
— Отодвинься, я посмотрю, что можно для него сделать.
Вздрогнув от ее прикосновения, он резко вскочил на ноги, как вспугнутый дикий зверь.
— Если хозяин умрет, тебе тоже не жить, — прорычал он, довершая это сходство.
Но страх, поначалу терзавший Эдлин, уже притупился. В конце концов перед ней всего лишь слуга, боявшийся потерять хозяина. Не такое уж он и чудовище в облике человека, как она себе вообразила.
— Жизнь всех смертных в руках Господа. — Эдлин попыталась поубавить его гонор. — Ты же мешаешь мне приступить к лечению, тем самым приближая смертный час воина. Отойди!
Слуга неуклюже отодвинулся и замер невдалеке, обратив взор к висевшему над дверью кресту.
— Открой печь и разведи огонь. Чем больше будет света, тем лучше, — приказала Эдлин, опускаясь на колени возле лежавшего на спине воина. Он был уже без плаща, в помятом шлеме с опущенным забралом. Кольчуга из металлических пластин, густо нашитых на кожаную рубаху, покрывала его грудь, руки и ноги до колен
[2]
.
Сдув с углей толстый слой пепла, безумно раздражавший Эдлин неотесанный мужлан уложил сверху растопку, и занявшееся пламя осветило комнату. Стало заметно, как сквозь кожаные перетяжки медленно сочится кровь. Эдлин торопливо развязала на доспехах боковой шнур, а второй, как оказалось, уже разрезанный, болтался свободно. По-видимому, противник попал рыцарю в бок копьем, от удара кожаная основа лопнула, и копье, скользнув под железное покрытие, вонзилось прямо в живот. Тяжело дыша, Эдлин откинула в сторону тяжелые доспехи, отстегнув их у плеча, и в смятении оглядела пропитанную кровью стеганую нижнюю рубаху.
— Дай мне нож, — решительно потребовала она у слуги.
— И не подумаю, — грубо буркнул тот.
— Тогда сам снимай с него эту стеганку, и побыстрее, — резко заявила она, торопясь осмотреть рану. Хуже нет, чем медлить в таких случаях.
Похититель Эдлин опустился возле нее на колени.
— Это не стеганка, — недовольно проговорил он и дрожащими руками принялся разрезать лохмотья, еще недавно бывшие штанами и сорочкой, — это акетон. — Он недоуменно поглядел на нее через плечо. — Вот тупая-то. Он смягчает силу удара по кольчуге. Совсем ничего не знаешь, что ли?
В действительности она знала гораздо больше, чем ей бы хотелось, но не собиралась признаваться в этом. Да и не вступать же в споры с недоумком. Она сказала:
— Может быть, силу удара он и смягчает, но все равно защищает, судя по ранам рыцаря, плоховато.
Слуга наконец справился с тем, что когда-то было одеждой его хозяина. При виде открывшегося кровавого месива из рассеченных мышц и лоскутов кожи, сквозь которые белели ребра, Эдлин охнула и в ужасе отшатнулась.
— Спаси его Господь! Здесь нужен более опытный лекарь, чем я!
— Будешь лечить сама, — упрямо возразил этот варвар.
— Зачем тебе обрекать его на лишние мучения, а может быть, и на смерть, поручая врачевание несведущему человеку, когда совсем рядом — только перенести его через площадь — больница? Я не умею выхаживать раненых, — настаивала Эдлин, — только собираю травы, готовлю лекарственные снадобья и даю советы, как их использовать.
Слуга обвел ее недобрым взглядом, и в глубине его прищуренных глаз мелькнули недоверие и откровенная враждебность.
— Ты говоришь как леди, а леди умеют лечить своих людей!
— Но и среди них встречаются не очень сведущие во врачевании, — постаралась она поколебать его уверенность. Ей это не удалось. Озлобленный и угрюмый простолюдин мало во что верил, но уж если верил, то накрепко.
— А ты постарайся, — медленно произнес он, и холодная сталь кинжала вновь коснулась ее подбородка. — Начинай!
Итак, он не желал слушать никаких разумных доводов. Видимо, раненый рыцарь — один из мятежников Симона де Монфора, решила Эдлин, и слуга боится, что люди принца обнаружат его хозяина и убьют. Его опасения, безусловно, не напрасны, но Эдлин считала, что от подобных ран рыцарь все равно умрет и судьба его так и так печальна. Конечно, раненым случалось и выздоравливать, но только под бдительным присмотром опытных сиделок-монахинь, в окружении их многочисленных умелых помощниц. Не ее бы не очень умелыми руками производить подобную операцию. Эдлин глянула краем глаза на кинжал. Она очень и очень сомневалась в успехе. Конечно, ей следовало не поддаваться жалости с самого начала, а бежать без оглядки, воспользовавшись удобным случаем.
Вместо этого она осталась, обрекая себя на тяжелую и неблагодарную работу. Таков ее долг — заботиться в первую очередь о других, забывая о себе. Но сейчас это могло плохо кончиться, и не только для раненого рыцаря. Этот неопрятный, необузданный простолюдин буквально дышал ей в затылок, следя за всеми ее действиями. Можно было не сомневаться: если она не справится, он ее прикончит на месте.
Встав с колен, она под пристальным взглядом слуги, стараясь не думать о том, что ее ожидает, решительно направилась в глубь помещения. Стены дома были увешаны рядами полок с различными снадобьями, настойками, травами; с балок свисали связки сушеных грибов; в центре стоял длинный, почти во всю комнату, стол, к которому с одной стороны примыкала глиняная печь.
— Как тебя зовут? — спросила Эдлин.
— Зачем тебе? — Сидевший на корточках возле рыцаря слуга не выпускал из руки кинжала.
— Надо же как-то к тебе обращаться. — Открыв деревянный короб, Эдлин каменной миской зачерпнула из него горсть сушеного тысячелистника и пестиком истолкла его в порошок. — Разведи огонь посильнее, — приказала она.
