Она неуверенным движением отступила от него.
— О! — Слов ей найти не удавалось.
— Благодарность будет высоко оценена, — усмехнулся Уортон.
— Бесспорно, — неуверенно промямлила она. — Я очень благодарна…
— Не мной! — На его лице появилось выражение отвращения. — Моим хозяином, конечно.
Радуясь возможности отвести взгляд, она оглянулась.
— А где же он?
— Лучше оденьтесь так, чтобы ему было приятно. Он ждет именно такой благодарности.
Этот совет показался ей разумным.
— Но где же он?
— Вернется.
Из этого разговора она не получила никаких сведений. Впрочем, она не испытывала и особого любопытства. К тому же она отсюда неотступно слышала зов этих платьев, лежащих там без нее бесполезной грудой. С трудом сдерживая желание побежать что было сил, она по дороге к шатру старалась не выглядеть слишком заинтересованной. В конце концов, она и раньше носила платья не хуже этих. Она побывала женой герцога и графа. Но как же ей в последнее время не хватало шелков, тонких шерстяных тканей, ярких расцветок! Странно и как-то неловко было ощущать такое огромное удовольствие всего лишь от новой одежды. Ей придется побеседовать с леди Корлисс о своей излишней суетности.
Когда она снова вышла из шатра, на ней было зеленое в полоску платье, то самое, которое монахини не позволили ей надеть на церемонию венчания. Оно нравилось ей, этот символ добродетели и распутства. Волосы на затылке она собрала под обтягивающую их сеточку-криспинет-ту. Перед выселением из замка Робина у нее было их несколько, а потом ей так трудно было без них обходиться. Она все время вспоминала, сколько удобств они создавали при укладке волос. Теперь у нее оказалось сразу три криспинетты, не говоря уже о разных головных уборах всех форм и размеров. Ах, ну отчего бы и не порадоваться!
Уортон и застенчивый юноша, который подглядывал за ней из-за угла палатки, сидели на солнцепеке. Уортон, кажется, учил его искусству штопки.
Про себя Эдлин это одобрила. Ей нравились мужчины, способные позаботиться о себе.
Они и не смотрели в ее сторону, но, не поднимая головы, Уортон неожиданно спросил:
— Куда это вы направляетесь?
Она слегка запнулась о слишком длинный подол.
— Иду в свое хранилище трав.
— Зачем?
Она швырнула на землю прямо перед ним мешок со старыми вещами, затем небрежно сунула ему в руки другой мешок, в котором он принес ей новую одежду.
— Мне нужно собрать кое-какие травы в дорогу и дать инструкции тем, кто примет у меня… — Потом, опомнившись, Эдлин с досадой и отвращением воскликнула: — Я вовсе не должна ничего тебе объяснять! С какой стати ты суешь свой нос в мои дела?!
— Потому, что хозяин велел мне не спускать с вас глаз. Смотреть, чтобы с вами опять чего не приключилось. Вот я и не смог поехать с остальными людьми. — Тут Уортон повысил голос. — Я вообще теперь выполняю роль няньки при жене хозяина.
— О! — Ясно. Он хотел поехать со всеми. А теперь зол, что его оставили здесь. Она взглянула на юношу. — А ты здесь тоже для того, чтобы следить за мной?
— Нет, миледи. Я здесь для того, чтобы охранять палатки от воров. — Юноша торопливо вскочил, разговаривая с ней.
Он оказался выше и тоньше, чем она ожидала, и она улыбнулась от такого естественного порыва молодого веселья. Так и ее сыновья станут выглядеть через несколько лет.
— Как зовут тебя?
— Уинкен из Конвей.
— Ты оказался далековато от дома, — заметила она.
Его лицо исказилось той болезненной гримасой, которой многие юноши от смущения заменяют улыбку.
— Нет, миледи, мой дом здесь.
Острая боль кольнула ее, и она подняла глаза на шатры вокруг них.
— Кажется, мой тоже.
Почувствовав в ее словах печальную нотку, Уинкен поторопился ободрить ее, как умел:
— Люди здесь добрые, миледи, а у лорда все самое превосходное.
Уортон поднял черную трубку чулка, которую держал в руке, чтобы ей было лучше видно.
— А я покажу вам, как чинить чулки, если вы ко мне будете добры, миледи.
— Большое спасибо, Уортон, но я уже умею это делать.
Уортон тут же попытался передать работу ей, но она поспешно отскочила на безопасное расстояние.
— Нет-нет, я полностью доверяю твоему умению.
Она быстрыми шагами направилась в сторону монастыря, но Уортон окликнул ее:
— Миледи, это чулок вашего мужа.
— Ну и что же? Ведь он оставил их тебе для починки? Ну и чини! — заявила она, криво усмехнувшись на грубое слово, которое он бросил ей в ответ.
Она приближалась к хранилищу осторожно, заранее чувствуя себя навсегда отрезанной от этого места, где она была нищей, целомудренной и боролась с собой, пытаясь обрести смирение. Все окна были распахнуты настежь, а дверь зияла широким проемом. Из дома слышалось чье-то бормотание. Она постучала по косяку, и все стихло.
— Да? — раздался сильный нетерпеливый голос, который она легко узнала.
Эдлин переступила через порог и тут же почуяла знакомый тяжелый запах влажного древесного угля, а потом увидела короба и пучки трав, в беспорядке сваленные на столах.
— Леди Невилл, что вы здесь делаете?
Вдовая графиня возилась с чем-то, стоя у печи, и яростно взглянула через плечо на Эдлин.
— Стараюсь разжечь огонь. А на что, по-вашему, похоже то, что я делаю?
— Он погас? — Эдлин подошла и заглянула в маленькое отверстие топки. — Почему бы вам не поручить это своей служанке?
— Потому что раньше, когда огонь догорал, вы благополучно разводили его сами. Так что я подумала, так ли уж трудно это будет сделать и мне?
Очевидное раздражение леди Невилл заставило Эдлин рассмеяться.
— Поверьте, мне потребовались долгие месяцы, чтобы научиться это делать. Это совсем не так просто, как кажется со стороны. Если бы у меня была служанка, эту работу я охотно поручила бы ей. Главное, что я поняла на своем опыте, это не давать углю догорать.
Заглянув в печь, она выгребла пепел, смяла пригоршню гнилушек.
— Подгнившее дерево работает как трут, — объяснила она. — Мне никогда не удавалось разжечь огонь чем-нибудь еще. — Взяв кресало из неопытных рук леди Невилл, она стала ударять им по кремню. Искры разлетались во все стороны, но от них наконец занялся трут из гнилушек. Осторожно раздув огонь, она поднесла его к лучинкам и держала трут, пока они не запылали ярким пламенем.
Леди Невилл торопливо схватила огниво и кремень, лежавшие рядом с Эдлин, и переложила их на стол.
— Остальное я могу сделать сама, — отрезала она.
