Китти заглянула в свой бокал и с удивлением увидела, что он пуст. Когда успела, только ведь отпила. Ричи посигналил официанту, чтобы тот налил еще.
— Не знаю, — пробормотала Китти. Голова кружилась, это было приятно, язык с трудом ворочался во рту. — Я теперь не знаю, какая у меня мечта.
— Не понравилось работать на телевидении?
— Я… — Она медлила, опасаясь взорваться, выложить все об этой программе, о телевидении, обо всем, что случилось с ней, однако все еще держалась настороже: Китти ни с кем до сих пор не была так откровенна. Казалось, что Ричи и в самом деле ничего не знает. Он смотрел на Китти мягким, неосуждающим взглядом, сосуды у него в глазах полопались от усталости, и Китти перенеслась в свой двадцатилетний возраст, в университетский бар, где они прогуливали лекции, и ничегошеньки на свете не казалось таким уж серьезным и важным. Ричи она могла довериться.
— Я больше не работаю для «Тридцати минут», — призналась она.
— Нет? — Ричи осушил свой бокал.
— Ты правда не знаешь или притворяешься ради меня?
— Откуда мне знать? Это что, какая-то сенсация? Ты прости, но я вот уже несколько месяцев как с головой ушел в книгу. Понятия не имею об окружающем мире. Кто-то сегодня сказал мне, что тех чилийских шахтеров давно подняли из забоя.
— Год назад.
— Именно, — усмехнулся он. — Пишу я медленно. И ты можешь ничего не рассказывать мне, если не хочешь. Просто посидим, проведем вместе время. — Он ободряюще улыбнулся.
— Я завалила журналистское расследование. Облажалась чудовищно, дело передали в суд, канал потерял кучу денег, и меня временно отстранили — по-настоящему это означает, что никто никогда не выпустит меня в эфир снова. А теперь и журнал, в котором я столько лет проработала, того гляди, от меня избавится, потому что на него давят рекламодатели, у них, видите ли, имеется гражданская позиция, — что не мешает им эксплуатировать детский труд, чтобы произвести свою дрянь подешевле. Пока что я готовлю для журнала материал, хотя неизвестно, смогут ли его опубликовать, и это единственное, что для меня сейчас важно, и осталось меньше двух недель, а я все еще не знаю, в чем сюжет и где его искать, и пока я бьюсь с этим, всякий раз, возвращаясь домой, я натыкаюсь на собачье дерьмо, краску, туалетную бумагу и любую другую подлянку, сколько их еще приготовят мне четыреста пятьдесят тысяч евро Колина Мерфи и его искренние поклонники.
Конец ее монолога Ричи дослушивал с открытым ртом. Выговорившись, Китти сделала то единственное, что могла сделать, то, в чем нуждалась с тех самых пор, как началась вся эта свистопляска: закинула голову и расхохоталась. Как последняя истеричка.
В баре зажегся верхний свет, завсегдатаи допивали последний глоток, человек в черном обходил ряды, призывая клиентов расходиться. Ричи обхватил ладонью поясницу Китти, один его палец кружил над поясом джинсов, другой скользнул внутрь.
— Пойдем к тебе, — негромко предложил он.
— Нельзя. Там дерьмомины, — захихикала она.
— Звучит заманчиво. — Он обхватил ее обеими руками, и оба они засмеялись.
— Лучше к тебе, — напросилась она с поцелуем.
Жил Ричи далеко, в Стонибэттере. Огни фонарей расплывались в ночном сумраке. Китти опустила окошко, впуская свежий воздух, и подумала с удивлением: зачем же он искал химчистку на другом конце города?
Будь у нее при себе блокнот, она бы сделала пометку: спросить Ричарда об этом. Жаль, что блокнота не было.
Глава одиннадцатая
— Черт, опаздываю!
— Куда опаздываешь?
— К Берди.
— Ты все еще пьяна.
Они дружно расхохотались. Китти обдало запахом перегара, и она откатилась от Ричи.
— Я собираю материал.
— Ты вроде бы говорила, что не работаешь?
— Работаю, только пока не знаю, над чем.
Она села, в голове застучали молоточки, и она снова откинулась на кровать.
— Ты как сегодня — получше?
— В смысле?
— Вчера ты оплакивала украденный велосипед.
Китти застонала, откинула одеяло и прошлась по спальне в поисках своего нижнего белья.
— Куда, к черту, запропастились трусики?
Ричи надавил себе пальцами на веки, потом резко открыл глаза:
— В кухне. — Потер лицо. — Черт, голова трещит.
Действительно, и трусы, и вся остальная одежда Китти осталась валяться в его маленькой кухоньке. Заодно Китти поглядела в окно.
— Так где это мы?
— В Стонибэттере, — невнятно отозвался он из спальни.
— Знаешь парня по имени Дадли Фостер?
— Нет, а что?
— Он в моем списке. — Она уже натягивала джинсы.
— В каком списке?
— Материал для журнала.
Ричи выполз в трусах из спальни. Совсем не такой, каким он запомнился ей накануне. Вовсе непривлекателен. Китти собиралась заглянуть в душ, но теперь передумала: Ричи напросится с ней, а ей отнюдь не хотелось проделывать это с ним еще раз. Не сегодня. А может быть, и никогда не захочется.
— Вызвать тебе такси?
— Будь добр.
Ричи вернулся в спальню к телефону, Китти расчесала волосы вилкой, стерла следы теней под глазами, прихватила в ванной дезодорант. Во второй спальне обнаружился компьютерный стол, разбросанные повсюду бумаги: тут пишется книга. Послышался шум воды, и Китти вознамерилась было сунуть нос в черновики Ричи, пока тот принимает душ, но зажужжал домофон: такси прибыло.
Китти подошла к двери ванной и неуверенно постучала, но Ричи ее не услышал. Тогда Китти распахнула дверь и увидела голого мужчину под душем. Нет, такое зрелище — не для раннего утра с похмелья.
— Такси прибыло! — громко объявила Китти.
Ричи резко поднял голову, и мыло попало ему в глаза. Он принялся ожесточенно стирать пену с лица, щипало, видно, как следует.
— Пойду я, — сказала Китти, протягивая Ричи полотенце, но он не видел этого, тер изо всех сил глаза, пытаясь избавиться от мыла. Не самый клевый вид.
— Ладно, — пробурчал он, вода текла у него изо рта и носа. — Спасибо за… ну, за эту ночь.
— И тебе спасибо.
Бывает ли более неуклюжее прощание? Точно войдет в ее пятерку худших. Китти прихватила банан, вышла из квартиры и села в такси. И ее еще по меньшей мере полчаса крючило.
Прекрасная, солнечная и жаркая майская суббота. Ни один нормальный человек не стал бы торчать в пробке, разве что по пути в какое-нибудь замечательное место, на пляж и в парк. Приморские деревни переполнены поклонниками солнца, перед лавочками выстроились очереди за мороженым, любая забегаловка привлечет посетителей, если додумается выставить хотя бы стулья под навес. Но Китти не грелась на песочке, не валялась на траве, не сидела перед кафе с ледяным капучино, — нет, она ехала в провонявшем такси, и от нее самой пахло несвежей одеждой, стоило приподнять руку, как из-под мышки доносилось легкое дуновение пота. Именно по этой причине Китти плотно прижимала руки к себе, слушая на полной громкости комментарий к футбольному матчу в пробке на М50 и стараясь не щуриться на солнце. Голова плыла, рот от вчерашнего вина словно набит ватой, она с ужасом следила за тем, как щелкает спидометр, — ох, не подкручен ли? — и перечитывала стандартную наклейку на окне: дескать, любой пассажир, и она в том
числе, перевозится в чистом, соответствующем гигиеническим нормам автомобиле и не подвергается никаким домогательствам со стороны водителя. Вонял этот водитель так, словно месяц не мылся, и автомобиль был не чище, и за грохотом радио Китти не слышала собственных мыслей, но водитель хотя бы с разговорами не лез, и на том спасибо. Она даже телефон фирмы записала на всякий случай.
