— Чжи, огромное вам спасибо. Не знаю, как и благодарить вас за то, что вы все убрали. Я как раз собиралась…
— Моя жена. Она сделала, — буркнул он, и хмурая женщина, склонившаяся над гладильной доской, распрямилась и смерила Китти недовольным взглядом.
— Большое вас спасибо, миссис Вон.
Та что-то проворчала.
— Мы сделали не для вас. Для квартиросъемщика. Мы показываем квартиру. Две недели — новая девушка.
— Вы показывали мою квартиру?
— Мою квартиру. Да.
— Но вы не имеете права показывать ее без меня, Чжи! Пускать кого-то в мой дом, когда я и знать ничего не знаю. Это… это против условий нашего договора.
Он бестрепетно глядел на нее.
— Пишите в газету. — И фыркнул.
Китти еще постояла в растерянности, но здесь никому не было до нее дела, и она потихоньку отступила, пошла прочь из химчистки.
Китаец крикнул ей вслед:
— Две недели от сегодня. Выезжаете!
Китти присела за кухонный стол, аккуратно разложила перед собой карточки с именами шести персонажей — каждое имя на отдельной карточке, и под ним подписана «идея сюжета» — у каждого своя. Разложив карточки, она принялась изучать их одну за другой, надеясь, что подсознание обнаружит-таки связь. Побарабанила пальцами по столу, заглянула в список, где значилось еще девяносто четыре человека — кому-то из них она дозвонилась, но съездить повидаться не успела, про многих старалась даже и не думать, они жили чересчур далеко от Дублина. В желудке заурчало — маковой росинки не перехватила после ланча с Мэри-Роуз, — и холодильник пуст: не было времени зайти в магазин, не хотелось отклоняться от прямого маршрута. Она заблудилась в этих историях, мужские и женские голоса звучали в ее мозгу, заглушая ее собственный голос: Арчи, Эва, Берди, Мэри-Роуз, Эмброуз и Ендрек. Их тревоги стали ее тревогами, их проблемы — ее проблемами, их радости — ее радостями, их успехи, их провалы — всё Китти переживала
вместе с ними.
Но — и это серьезное «но» — сколько ни перебирай карточки с именами, как глубоко ни погружайся в личную историю каждого, вместе эти истории не складывались в единый материал, в ключевую статью посвященного памяти Констанс раздела. Ничто их не связывало, не проступал ни сюжет, ни броский заголовок. Уткнувшись лбом в прохладную столешницу, Китти беспомощно застонала. Пятница, сказал Пит, крайний срок. Она должна будет представить свой материал — не выкрутиться. Он терпел ее отсрочки и отговорки, он сумел договориться с паникерами-рекламодателями, предоставил ей шанс напечататься в журнале, Китти должна быть ему по гроб жизни благодарна. Он по-рыцарски сражался за нее, и настала пора и ей сделать свое дело, выполнить данное Питу обещание, а она все носилась от одного персонажа из списка к другому, не оставляя себе времени взглянуть правде в глаза. Правда же заключалась в том, что она попалась. И пора признаться в этом не только себе, но и другому, более важному человеку.
Китти постучалась в дверь дома Боба — теперь уже только Боба. С кем еще она могла откровенно обсудить замысел Констанс? И еще оставалась надежда, что Боб, так хорошо знавший свою жену, поможет и Китти разобраться с этой историей.
Боб отворил дверь, улыбнулся устало:
— Давно тебя жду.
— Правда?
— Ты сильно задержалась, дорогая моя. Я начал ждать тебя уже несколько дней тому назад. Оставим это, входи. — Он распахнул дверь и повел Китти за собой по коридору.
Обращался он с ней приветливо, но какой же усталый у него вид, и шел он чуть ли не шаркая — бессилие человека, изнуренного неотступной печалью, сердечной пустотой. Сердце знает, что лишилось самого дорогого, и работает из последних сил, словно пытаясь возместить потерю.
В гостиной, как всегда, все вверх дном. Тут со смертью Констанс ничего не изменилось, разве что прибавилось беспорядка. Тереза даже не пыталась изменить что-то в налаженном хаосе этой жизни. Боб стоял бы насмерть, вздумай домработница предложить ему более правильный способ обживать свою среду обитания. В этом хаосе, в его недрах, таилась система, невнятная никому, кроме его создателей. За стол не присядешь, весь завален бумагами и прочими вещами, которые заполонили уже и шесть стульев вокруг стола.
— Кофе? — окликнул ее Боб из кухни.
— Да, спасибо.
Ей бы не мешало поспать нынче ночью, но тут ни чашка кофе, ни две не помешают, если ей суждено уснуть после долгих недель бессонницы. Вряд ли нынешняя ночь окажется лучше предыдущих, а пока что ей нужно взбодриться для разговора с Бобом. Рассеять туман в мозгу, проверить все возможные сюжеты, обыскать каждый дом на своем пути, как это делают, когда гонятся за убежавшим преступником. Заглянуть в уже осмотренные проулки, но свежим взглядом, не прокручивать бесконечно одно и то же, начать заново — и для этого требуется помощь Боба. Почему Китти не обратилась к нему сразу? Он так рыцарственно поддержал ее перед скептиками, Черил и Питом. Благодаря Бобу ей было поручено написать последнюю статью Констанс. А теперь — признаться, что она не справилась? Саму себя она подвела, тут спорить не о чем, а сейчас и Боб узнает, как она подвела его, но, войдя в дом, где еще недавно жила Констанс, вдыхая ее запах, ощущая присутствие подруги, словно та вышла не дальше соседней комнаты, более всего Китти
страдала и мучилась от невыносимой мысли, что она подвела Констанс. Ей доверили быть голосом Констанс, высказаться за нее теперь, когда Констанс умолкла. И что же? Она бормочет и заикается, экает и бекает, ей далеко до красноречия, которое Констанс сохраняла и в смерти.
Мгновение тянулось; Китти разглядывала всякие штучки-дрючки, заполонявшие в этом доме любую поверхность, но вдруг осознала: из кухни так и не потянуло вожделенным ароматом кофе, не слышно движения. Она заглянула на кухню: Боб неподвижно стоял в центре этого небольшого помещения, смотрел на шкафчики, но их не видел, — маленький растерянный мальчик. Боб был десятью годами старше, но они с Констанс всегда казались сверстниками. То ли Констанс была старше своих лет, то ли Боб оставался юным, но выглядели они идеальной парой, всегда схожи и внешне, и внутренне, настроены на одну волну, не подумаешь, что их разделяет целое десятилетие, если и спорили, то разве что об аспектах одной и той же проблемы. Будто они появились на Земле в один и тот же день и всегда оставались неразлучны, будто такими они и были задуманы. Китти с трудом представляла себе жизнь Констанс до встречи с Бобом, жизнь Боба до встречи с Констанс, а тем более те десять лет, которые он топтал землю прежде, чем Констанс появилась
на свет. Интересно, думала она, почувствовал ли Боб что-то в тот миг, сам ни о чем не догадываясь, — обрела ли жизнь дублинского мальчишки суть и смысл оттого, что маленькая душа явилась в Париже?
Но вот Китти увидела Боба без Констанс — словно тело без души. Свет погас.
— Боб! — тихонько окликнула его Китти, опустив руку ему на плечо.
— Да. — Он выпрямился, пришел в себя, вспомнил, что у него кто-то в гостях.
