— Может, перестарались ваши «костоломы»? Перекормили его
наркотиками, и следы от уколов — результат действий ваших людей?
— Мы проверили и этот вариант. Укол сделали не наши люди.
Кто-то успел уколоть его либо перед посадкой в самолет, либо во время взлета.
Первый вариант более реальный.
— Американцы не могли принять решение о его ликвидации?
— Зачем?
— По-моему, им было неприятно, что вы их опередили.
— Из-за этого не убивают. К тому же никто из посторонних к
нему не подходил. Как американцы могли узнать, каким рейсом и откуда мы
собираемся привезти его в Москву?
— Но все равно кому-то это стало известно. Кто еще знал о
возвращении Истрина в Москву?
— Больше никто. Только члены моей комиссии и я. — Машков
глянул на Дронго уже более осмысленным, сердитым взглядом. — Ты вне подозрений.
Я говорил тебе, что Истрин арестован, но ты не знал, когда его привезут.
— И Эльвира Нащекина не знала, — напомнил Дронго.
— Она знала, — возразил Машков.
— Не понял? — нахмурился Дронго.
— Это ты у нас «вольный стрелок», — пояснил Машков, — а она
офицер на службе. Поэтому вчера ты отправился домой, а она приехала сюда и
составила подробный рапорт обо всем, что с ней произошло. И уехала от нас в
шестом часу вечера. Заодно узнала, когда именно прилетает Истрин. Или когда его
привезут, что одно и то же.
— Кто ей сказал?
— Я. У меня нет секретов от членов нашей комиссии.
— Кроме меня. Мне ты не сказал.
— Ты не член комиссии. Ты всего лишь привлеченный к нашей
работе эксперт. Извини, но я вынужден так говорить.
— В любом случае спасибо, что не сообщил. Иначе мне снова
начали бы промывать мозги или отправили бы куда-нибудь в Антарктиду.
— Не смешно.
— А я и не хочу быть смешным. У тебя в комиссии «крот». Это
было ясно еще неделю назад. Представь, до какой степени Истрин был опасен, если
его убрали таким образом. На вашем месте я задержал бы всех пассажиров этого
рейса.
— Мы так и сделали. Там работают сразу сорок сотрудников
следственного управления ФСБ. Но это уже паранойя.
— Возможно. Только другого выхода просто нет. Тебе нужно
отправить всех членов твоей комиссии на проверку.
— Мы так и сделаем. Они все сейчас соберутся в зале. Кроме
троих…
— Кого не будет?
— Богемского и Чаговец. Они улетели в Берлин.
— Они готовили отправку Истрина?
— Нет, они улетели до того, как было принято решение о его
перелете именно из Берлина. Мы договорились об этом здесь, у нас в здании. Они
об этом ничего не могли знать.
— Кто третий?
Машков снова посмотрел на него мутным взглядом сильно
уставшего человека. Дронго потом много раз вспоминал этот взгляд. Возможно,
человек предчувствует свою судьбу.
— Она временно отстранена, — сообщил Машков.
— Ее арестовали?
— Не говори глупостей. Ее пока отстранили. Она пока в числе
проверяемых сотрудников. Только и всего.
— Почему не все остальные?
— Никто отсюда не уезжал. Мы сидим в нашем здании безвылазно
вот уже вторые сутки подряд, — пояснил Машков.
Раздался звонок. Генерал поднял трубку внутреннего телефона.
— Все собрались, — коротко доложил Полухин. — Я уже
вернулся. Врач считает, что у меня будет голливудская улыбка.
— Хорошо, Алексей Николаевич. Голливудская улыбка — это как
раз то, что нам нужно. Сейчас приду. Вы звонили в Берлин?
— Разумеется. Богемский и Чаговец уже проверяют всех, кто
мог знать об отправке Истрина.
— Пусть проверяют всех без исключения, — твердо приказал
Машков, — даже нашего посла, если он знал об этом. А вы поезжайте на допрос.
Уже пятый час утра. Время дорого.
— Я лучше дождусь вас, доложу обо всем, а потом поеду.
Машков поднялся и кивнул Дронго.
— Я вызвал тебя сюда, потому что хотел, чтобы ты все знал.
По телефону об этом нельзя было говорить.
— А зачем ты назвал мне фамилию Истрина, когда я был в
Чикаго? Нарочно?
— Да. Мне важно было показать американцам, что мы ничего не
скрываем. Истрин — наш бывший сотрудник, и мы его искали. Я думаю, они
прослушивали все твои звонки. Точнее, я в этом уверен.
— Понятно. И что мне делать?
— Отправляйся домой досыпать. А завтра утром приедешь ко
мне, и мы будем думать, как вычислить нашего «крота». Мне уже предложили всех
проверить на нашем детекторе. Я и сам так думаю, другого пути просто нет.
— Ты приказал Полухину ехать на допрос. Кого он будет
допрашивать в пять часов утра?
— Езжай домой, — не ответил Машков и поднялся, чтобы выйти в
коридор, но Дронго остановил его, перегородив дорогу.
— Вы все сумасшедшие! — крикнул он, схватив генерала за
лацкан пиджака. — Неужели ты еще не понял, что она ни в чем не виновата? Промывайте
мозги другим своим сотрудникам, а она вчера чуть не погибла. Она и так еле
держится на ногах…
— Она сама дала согласие на такой допрос, — убрал его руку с
пиджака генерал. — И перестань орать. Здесь хорошая слышимость. Полухин должен
допросить Сукманова, которого привезли чуть раньше.
Машков вышел в коридор, уже не оглядываясь. Дронго
последовал за ним. Генерал направлялся в тот самый зал, где они раньше все
вместе работали. Там сейчас собрались все члены возглавляемой им
межведомственной комиссии и офицеры ФСБ, занятые в этой операции. До зала они
прошли вместе.
Машков остановился перед дверью, обернулся к Дронго.
Когда-то они были молоды, а мир — прекрасен. Много лет назад они оказались
вместе на мансарде парижского отеля «Крийон» и тогда не боялись ничего — ни
смерти, ни предательства. Как давно это было! С тех пор прошло уже восемь лет.
И вот они стоят и смотрят друг другу в глаза… Казалось, Машков постарел за эту
ночь на десять или двадцать лет. Он уже точно знал, что «крот» находится среди членов
его межведомственной комиссии.
— До свидания, — генерал протянул руку, — спасибо тебе, —
сказал он на прощание.
Стиснув его ладонь, Дронго пожал плечами.
Машков открыл дверь в зал. Дронго повернулся и пошел по
коридору, но он еще услышал, как генерал громко сказал:
— Давайте начнем работу…
Дронго шел по коридору, отпустив голову. Он успел сделать
десять—двенадцать шагов. А подойдя к лестнице, ведущей вниз, дотронулся до
перил и почувствовал, что прикоснулся к чему-то липкому. Из-за элементарной
брезгливости Дронго отдернул руку и посмотрел на нее. На пальцах осталось
красное, вязкое, возможно кровь. Он недовольно поморщился. И в этот момент
чудовищной силы взрыв выбросил его в проем лестницы. Дронго ощутил сильный
удар, хрустнули кости. За его спиной взорвался зал, где заседала комиссия. Но
он уже ничего не слышал и не понимал.
