— Не сможет, — возразил Богемский. — Уже много лет
подготовка к таким мероприятиям проводится по устоявшемуся распорядку: мы
оцепляем сад, выставляем посты, задействуем наших переодетых сотрудников. Ни
один посторонний не сможет оказаться в саду в момент возложения цветов. Ни один
человек. Это исключено. Скорее можно предположить, что Гейтлер попробует
завербовать кого-нибудь из солдат кремлевского полка. Но их тоже проверяют.
— Я не об этом, — мягко заметил Владимир Владимирович. —
Гейтлер точно знает, что президент прилетит на праздник. Обратите внимание, как
он обычно разрабатывал свои операции. Гельмут Гейтлер по-своему уникальный
профессионал и планировал операции с учетом психики не только нападавших, но и
самой жертвы. Он умеет просчитывать поведение интересующего его лица. Если
Гейтлер так давно занимается нашим президентом, то он точно знает, что девятого
мая глава государства будет в Александровском саду. Я думаю, точка пересечения
наших и его интересов именно там. Гейтлер обязательно учтет в своих планах
психотип нашего президента.
Филатов нахмурился. Он понимал, о чем говорит этот пожилой
эксперт.
— Вы можете себе представить, чтобы глава нашего государства
отменил возложение цветов девятого мая? — продолжал Владимир Владимирович. — Ни
один президент в нашей стране не пойдет на такое. Даже под угрозой
террористического акта. Уважение к памяти погибших и к подвигу фронтовиков
генетически заложено в каждом из нас. Гейтлер это прекрасно понимает.
Все молчали. Даже Богемский не стал больше спорить. Дронго
решил, что нужно поддержать своего старого друга.
— Давайте решим, что девятое мая — это тот самый день, когда
все должны проявить максимум внимания, — предложил он. — В любом случае охрана
должна быть особенно строга с учетом психохарактеристики уже самого Гейтлера.
Необходимо учитывать и его особенности. Для этого мы здесь и собрались.
Богемскому явно не понравились слова эксперта, но он
промолчал. Генерал Филатов кивнул в знак согласия. На этом совещание
закончилось.
Россия. Москва. 9 мая, Понедельник
Это был особый день для всех граждан бывшего Советского
Союза. И для многих людей во всем мире. Но в Европе этот праздник традиционно
отмечали восьмого мая, а в СССР — именно девятого, отдавая дань памяти
миллионам погибших в самой страшной войне в истории человечества. На этой
памяти нередко пытались спекулировать, называли невероятные цифры потерь,
пытались опорочить имена победителей. Но сам факт победы невозможно было
изменить или опровергнуть. Именно Советская Армия сумела дать отпор лучшей
армии, когда-либо созданной европейской цивилизацией, и не только выстоять, но
и победить. Победить — несмотря на хваленую немецкую технику, искусство военных
стратегов, образцовую арийскую дисциплину, а под конец и отчаянную стойкость
солдат, сражавшихся до последнего патрона в обреченном Берлине, где даже
десятилетние мальчишки с фауст-патронами в руках шли на верную смерть во имя
ложных идеалов национал-социализма.
В это утро Александровский сад был привычно оцеплен.
Сотрудники ФСБ и службы охраны президента рассредоточились по своим местам. Все
было отработано годами, каждый знал свою точку. Участвовал в оцеплении и
капитан Лугаев, занявший свой традиционный пост. Рядом с ним стоял старший
лейтенант Стрельнев, с которым они работали весь последний год. К десяти часам
утра должен был появиться президент и все руководство страны. Поэтому с самого
утра в сад уже никого не пускали.
Неожиданно начал накрапывать дождик, и Лугаев, недовольно
поморщившись, глянул на небо. Если дождь усилится, нужно будет раздать офицерам
плащи, которые подвезут по первому же его звонку. Но пока тепло и терпимо. В
этот момент Стрельнев увидел стоящую на дорожке знакомую женскую фигуру. Он
беспомощно оглянулся на капитана и показал ему на женщину с традиционными
гвоздиками в руках. Лугаев хорошо знал эту женщину, много раз проверял у нее
документы. Лидия Андреевна Самойлова. Ветеран войны. Ее брат погиб в
Сталинграде, где был связистом. Поэтому она обматывает свои букетики проволокой
и проводами, отдавая таким образом дань его памяти. Она живет где-то тут рядом
и часто приходит сюда возлагать цветы. И каждый раз они ее тщательно проверяли.
Один раз ее даже пропустили к монументу, нарушив инструкции. Это было двадцать
третьего февраля, и она оказалась там одновременно с делегацией Государственной
Думы.
Дождь усилился. Стрельнев смотрел на Лугаева, переминаясь с
ноги на ногу. На часах было только пятнадцать минут десятого. Женщина
остановилась рядом с ними. Она ни о чем не просила, просто, как обычно, молча
стояла в старом плаще с букетом гвоздик в руках. Лугаеву стало стыдно. Он
подумал, что женщине придется ждать около часа, пока к монументу не приедут все
официальные лица, и еще столько же, пока они все не уедут. Два часа под дождем.
Лугаев посмотрел в сторону стоявших неподалеку офицеров ФСБ и решил подойти к
ним. Одного из них он знал. Это был майор Гринько.
— Что случилось? — спросил Гринько.
— У нас тут женщина, фронтовик, моя знакомая, — показал
Лугаев в сторону Самойловой. — Может, разрешим ей оставить цветы?
— Ты же знаешь, что нельзя, — ответил Гринько.
— Они приедут только в десять, — напомнил Лугаев. — Выходит,
что ей нужно ждать до десяти. А она человек пожилой, участница войны.
Гринько не мог остаться безучастным. Эти слова «участник
войны» были святыми в их семье. Во время войны из их села на фронте погиб
каждый второй мужчина, а его мать потеряла отца в пятилетнем возрасте. Эти
слова были святыми для миллионов людей, потерявших во время войны своих родных
и близких.
— Документы у нее в порядке? — спросил Гринько.
— Конечно. Можете сами проверить. Паспорт у нее всегда с
собой.
— Пойдем, посмотрю, — согласился Гринько. — Между прочим, у
нас есть приказ насчет той немки, которая может здесь появиться.
— У меня есть ее фотография, — кивнул Лугаев, — но той чуть
за пятьдесят, а этой восемьдесят. Есть разница…
Они подошли к стоящему рядом с женщиной Стрельневу. Тот
бросил понимающий взгляд на Лугаева и кивнул в знак согласия. Конечно, надо
пропустить старушку, чтобы она не мокла два часа под дождем.
— Покажите ваши документы, — строго потребовал Гринько.
Женщина достала паспорт. Гринько взял его, внимательно
просмотрел. Затем вернул.
— Извините, Лидия Андреевна, — мрачно произнес он, — но сад
закрыт. Туда сейчас никого не пускают. Нам очень неприятно, но вам лучше прийти
сюда через два часа.
Стрельнев и Лугаев старались не смотреть друг на друга.
Гринько тоже было не просто говорить женщине такие слова, но он помнил о
строжайшем приказе никого не пускать.
— Что мне делать? — спросила она. — Я хотела положить цветы.
