Закончив допрос, Машков устало откинулся на спинку кресла и
неожиданно улыбнулся. Затем схватил бутылку, чтобы налить себе воды, но
обнаружил, что она пуста.
— Принесите воды! — крикнул он куда-то в сторону.
— А вот это ошибка, — заметил Дронго, морщась от головной
боли. — Я мог бы и не догадаться, что нас слушают. А крикнув, ты невольно выдал
этот секрет.
— Иди ты к черту! — добродушно огрызнулся Машков. — Слава
Богу, что все закончилось. Теперь ни одна собака не посмеет ничего сказать в
твой адрес.
— Позови своих архаровцев, чтобы они сняли с меня ваши
чертовы датчики. И еще. Я повесил пиджак в другой комнате. Там у меня есть
«спазмалгон». Пусть принесут таблетку. Ужасно болит голова.
— Я сам принесу. — Машков быстро вышел из комнаты. Почти
сразу в ней появились двое сотрудников, которые начали деловито отключать
Дронго от аппаратуры и сворачивать ее. Машков принес таблетку и бутылку воды.
Он налил сразу два стакана — себе и Дронго. В это время вошел еще один
сотрудник, который принес какой-то тюбик. Он выдавил из него в стакан с водой
некоторое количество буро-зеленого вещества, затем размешал и, протянув напиток
Дронго, предложил:
— Выпейте.
— Еще какая-нибудь гадость? — спросил тот.
— Обычное мочегонное средство, — пояснил сотрудник, с
любопытством разглядывая эксперта. — Это фитолизин. Хорошее польское лекарство.
Дронго и Машков посмотрели друг на друга и оба улыбнулись.
— Надеюсь, вы не одолжили его у Дзевоньского? — улыбнулся
Дронго, выпил лекарство и поднялся. Голова у него все еще кружилась, во рту
было такое ощущение, словно он перекусывал электропровода. Или дотронулся
языком до батарейки, как однажды сделал это в детстве. Память о том неприятном
«опыте» сохранилась на всю жизнь.
— Надеюсь, теперь ты сможешь убедить свое начальство не
выгонять меня каждый раз из Москвы? — спросил Дронго. — Хотя, между прочим, я
предложил бы проверить таким же образом всех членов вашей комиссии.
— Хватит, — торопливо остановил его Машков. — Мы уже закрыли
этот вопрос. Пойдем, я помогу тебе одеться.
Они вышли из комнаты.
— Ничего не закрыли, — тихо возразил Дронго, — нужно найти
Гейтлера и понять, почему вас опередили в Брюсселе. Боюсь, работы теперь у вас
больше, чем ты думаешь.
— Я знаю, — отозвался генерал, — но теперь мне никто не
сможет помешать привлечь тебя к ней. Мы все равно должны вычислить обоих — и
Гейтлера, и возможного «крота». Хотя в существование последнего мне очень
трудно поверить. Всех, вошедших в мою комиссию, я знаю много лет.
— Ты и меня знаешь много лет, — напомнил Дронго, — но это не
помешало тебе привезти меня сюда. Помнишь, как у Оруэлла? «Все животные равны,
но некоторые равны более…»
— Иногда с тобой просто невозможно разговаривать, — вздохнул
Машков. — Сегодня опять будут допрашивать Дзевоньского и всех его людей. Нам
важно понять, куда делся Гейтлер и как его найти.
Соединенные штаты Америки. Чикаго. 5 марта, суббота
Тетя Ануся стала жительницей Чикаго еще в те годы, когда
большинство ее соотечественников об этом не могли и мечтать. Она переехала сюда
из Англии в семьдесят девятом, когда Польша была совсем другим государством,
для граждан которого выезд на жительство в Соединенные Штаты представлялся
весьма проблематичным со всех точек зрения. Но супруг тети Ануси был подданным
Великобритании и поэтому достаточно быстро получил сначала вид на жительство, а
затем и гражданство этой великой страны.
Олеся родилась как раз в семьдесят девятом и поэтому не
могла знать тетю Анусю, которая на самом деле приходилась ей вовсе не теткой, а
двоюродной бабушкой. Однако уже в девяносто втором, в возрасте тринадцати лет,
Олеся впервые посетила Чикаго и познакомилась с родственницей, о которой в их
родном Вроцлаве ходили легенды. Муж тети Ануси был известным архитектором,
работавшим в Чикаго. В девяносто восьмом он умер. А Олесе к этому времени
исполнилось девятнадцать лет, и она переехала в Париж, надеясь устроить свою
жизнь во Франции.
Там ей пришлось трудновато. Никто не ждал молодую красивую
девушку в этом городе. А те, кто предлагал ей «помощь» и свои услуги, совсем не
нравились Олесе. У них были влажные глаза, потные руки, и их намерения ясно
просматривались с самого начала. Из Парижа Олеся довольно быстро переехала в
Брюссель, где устроилась на работу в небольшое проектное бюро и пошла учиться.
Но еще неизвестно, насколько лучше устроилась бы ее жизнь в Бельгии, если бы
неожиданно она не встретила там знакомого их семьи пана Тадеуша Марковского, о
котором в той, прошлой жизни, ее дедушка говорил как об очень влиятельном
человеке. Марковский и здесь выглядел влиятельным и богатым. Во всяком случае,
он тут же взял Олесю в свой офис и оплатил ее обучение.
Ей было двадцать два года, когда она начала работать в его
фирме, в которой все называли Тадеуша паном Дзевоньским, но она понемногу к
этому привыкла. У Олеси были светлые волосы, голубые глаза и довольно резкие
черты немного вытянутого лица, которое наводило на мысль, что среди ее предков
встречались не только славяне. Родственники Олеси жили во Вроцлаве, который
немцы традиционно называли Бреслау, а в этой части Западной Польши веками
перемешивались прусы, саксонцы, чехи, поляки. Тогда как в Центральной и в
Восточной части Польши преобладал другой тип женщин — преимущественно пышногрудые
брюнетки со славянскими чертами лица, считавшиеся одними из самых красивых
женщин Европы.
Олесе понравилось в Брюсселе. Здесь у нее появилось много
знакомых, новые друзья. А главное — Рауль, португальский «мачо», переехавший
сюда из Лиссабона. Он был профессиональным футболистом и выступал за одну из
местных бельгийских команд. Олеся встречалась с разными парнями, но Рауль стал
ее самым близким другом. Все закончилось через два года, когда его клуб решил
продать своего португальского полузащитника в Италию. Девушка была безутешна,
поскольку Рауль не предложил ей последовать за ним в солнечную южную страну.
Его продали, как раньше продавали рабов, даже не очень интересуясь его
собственным мнением. Так он и уехал, оставив на память о себе черного фарфорового
лиссабонского петушка.
Потом у Олеси появился новый друг, но этого она сама
бросила. Парень крепко сидел на наркотиках и собирался приобщить к этому
занятию и свою новую подружку. Затем как-то незаметно получилось, что Олеся
оказалась подругой самого пана Дзевоньского. Однажды он пригласил ее на ужин, и
она обратила внимание на его стильный костюм. Из ресторана они поехали в отель.
Пан Дзевоньский не особенно ей нравился, но для нее это был первый опыт встречи
с мужчиной, годящимся ей в отцы. И секс с ним неожиданно открыл Олесе новую
радость. В отличие от молодых «петушков», с которыми она имела дело до
Дзевоньского, он был сдержан, тактичен, умел доставлять удовольствие женщине, в
не меньшей степени думая о ее удовлетворении, чем о собственном. Все ее
предыдущие дружки больше думали о себе.
