– Фамилии этих людей вы знаете? Где они сейчас…
– Узнать нетрудно, только вот не уверен, что кто-то из
них захочет с вами разговаривать.
– Попытка не пытка, – усмехнулась я.
– Отлично. Я позвоню, как только будут новости.
– И вот еще что, – заторопилась я. – Меня
интересует Центр реабилитации спортсменов, это где-то в районе стадиона
«Динамо».
– Про этот Центр я вам сразу скажу – бандитская
лавочка. Как изысканно выражается один мой приятель, туфта чистой воды, но
деньги там завязаны большие. Несколько раз органы и наш брат журналист пытались
разобраться, что там к чему, но каждый раз неудачно: формально все в порядке. А
почему он вас заинтересовал?
– Бывший главврач отделения, в котором лежал Егоров,
теперь заведует этой самой, по вашим словам, бандитской лавочкой.
– Интересно. – Владимир Петрович задумался,
вздохнул и добавил: – Очень интересно.
– Куда уж интересней, – согласилась я, мы
простились, а я опять задумалась.
Если Нина права и Севка вместе со своими товарищами устроил
кровавую бойню, а потом ловко расправился со свидетелями, если допустить такое,
как в эту схему вписывается тот факт, что бывший главврач нынче заведует
«бандитской лавочкой»? Однако не это меня сейчас беспокоило, я думала о Севке.
Самое подлое дело подозревать в чем-то близких людей…
– Или брось все это, или докопайся до правды, –
зло сказала я себе, кажется, вслух. Потом стала просматривать бумаги, нашла
адрес жены Перфильева, предполагаемого свидетеля расстрела на Катинской, и
взглянула на часы. Самое подходящее время для визита.
Через полчаса я уже сворачивала во двор многоэтажки.
Отыскать нужный дом оказалось делом нелегким, он значился под номером 126»в», и
располагался во дворе трех других домов. Редкие прохожие ценной информацией
поделиться не могли, и поэтому я изрядно намучилась, прежде чем его обнаружила.
Лифт не работал, квартира располагалась на шестом этаже.
Дверь открыла пожилая женщина в красном халате с рваными
локтями и заплатой на животе.
– Здравствуйте, – сказала я, стараясь на ходу
решить, с чего начать разговор.
– Вы из ЖКО? – подозрительно спросила она. –
Денег у меня нет, я вашему начальнику уже говорила, вот дадут пенсию, заплачу,
сколько смогу. И нечего меня пугать. Нет совести – оставьте старуху без света…
– Я из газеты, – торопливо сказала я. Она вроде бы
удивилась.
– Да? Из ЖКО в газету нажаловались? – спросила она
вполне серьезно.
– Нет, – улыбнулась я пошире и поинтересовалась: –
Можно войти?
– Входите. – Женщина посторонилась, пропуская меня
в квартиру.
Выцветшие обои, беспорядок на кухне, грязная посуда в
раковине, на столе остатки обеда. Все выглядело крайне неопрятно, как, впрочем,
и сама хозяйка.
– Садитесь, – кивнула она, я устроилась на
табурете, женщина села напротив, посмотрела на меня внимательно, а я
испугалась, что сейчас она спросит у меня журналистское удостоверение, такового
не имеется, и хозяйка скорее всего выгонит незваную гостью, а может и соседей
поднять по тревоге или в милицию позвонить.
Однако о документах женщина даже не вспомнила.
– Вот так, милая, – вздохнула она тяжело. –
Не живу, а существую. С пенсиями, сами знаете, что делалось, задолжала за
квартиру за восемь месяцев, вот и шлют мне разные бумаги, грозятся все
отключить. А Прасковья Ивановна из пятьдесят восьмой квартиры говорит, что
могут и выселить. Неужто правда? Вы из газеты, должны знать, можно человека из
своего-то дома на улицу выкинуть?
– Думаю, что до этого не дойдет, – ответила я.
– Не знаешь, что теперь и ждать, – вздохнула
женщина. – Всю жизнь мы работали, выжали из нас все соки, а теперь не
нужны никому. Всем в тягость. Хоть живой в гроб ложись.
– А дети вам не помогают? – осторожно спросила я.
– Что дети? Дочка в Архангельске живет, двое детишек… а
сын… пьет, одним словом. Какая от него помощь? Квартиру мне вот эту дали,
думала, хоть на старости лет поживу спокойно, не вышло. Выгонят на улицу…
– Не выгонят, – попробовала утешить я. –
Потихоньку выплатите долг, с пенсиями сейчас вроде бы налаживается.
– Да… Хотите чаю? – предложила она. – У меня
варенье есть. Лепешки с утра пекла.
От чая я отказалась.
– Сын ваш отдельно живет? – спросила я, желая хоть
как-то приблизить разговор к интересующей меня теме.
– Да. У нас квартира была, однокомнатная, на Катинской,
сейчас 8 Марта называется. Я на расширение стояла, дали нам с мужем вот эту
квартиру, а в той сын остался. Дочка к этому времени с семьей уехала в
Архангельск, муж у нее из тех мест, а здесь учился.
– А ваш муж давно умер?
– Пять лет, еще до того, как сюда приехали. Как раз
ордер на квартиру получила, а он через три дня и… убили, прямо возле подъезда.
– Как же это случилось? – осторожно спросила я.
– Кто знает, – махнула рукой женщина. –
Ударили по голове – и насмерть. Денег при нем не было, и человек он тихий.
Никогда ни с кем не задирался. Конечно, пил. Но ведь чтоб по голове вот так-то
стукнули… хотя, сейчас такое время, почем зря убить могут.
– Но ведь следствие было?
– Было следствие, как же. Только что толку? Да у нас
тремя днями раньше шестерых убили в соседнем доме, и то никого не нашли. А тут
пьянице по голове стукнули, кому надо искать? Приходил следователь и к себе
вызывал. – Женщина махнула рукой с крайним презрением. – В милиции
тоже жуликов полно…
Последнее замечание меня насторожило.
– Вы думаете, они проявили халатность в расследовании
или пытались что-то скрыть? – спросила я.
– Не знаю, грех на душу не возьму и ничего утверждать
не буду. Да и дело давнее… чего теперь… Муж-то мой про то убийство что-то знал…
– Про какое?
– Ну, вот про тех шестерых, которых расстреляли по
соседству… Видел вроде что-то, но мне ничего не рассказывал и никому другому
тоже, кроме того следователя. Я, конечно, выспрашивала, а он говорит, такое
дело, мол, головы лишиться можно. Покойник хоть и был пьяница, но мужчина умный
и жизнь-то повидал. Ну, и когда из милиции стали по квартирам ходить,
свидетелей искать, он рассказал… меня из комнаты выгнал, вот так… не хотел,
чтобы я слышала.
