«Странно, сколько я билась за Валю, как любила его, чего только не придумывала – и вдруг все ушло. Даже не переживаю совсем! – думала Нина, глядя на проплывающий мимо берег. – А вот из-за Глеба – переживаю!»
Женщина не сомневалась в том, что теперь-то у нее все получится. Фифа погибнет, Глеб вернется. Конечно, не сам, это она, Нина, опять подстроит благоприятную ситуацию. Например – Глеб в очередной раз придет за вещами, а Нине во время его визита станет плохо. Действительно плохо. Хотя нет, этот план не годится – Глеб уже не верит в недуги жены.
Зато можно попытаться наложить на себя руки, по-серьезному. Чиркнуть ножом по запястью. Не сильно, но основательно. Кровь – она настоящая! Глеб не сможет бросить жену в беде. Начнет перевязывать рану, перекисью водорода поливать и т. д. и т. п. В этот момент можно его обнять, соблазнить… Он не удержится – от одного раза хотя бы. Да, точно. И устроить сцену как раз во время овуляции. Купить в аптеке тесты, рассчитать все тютелька в тютельку. Глеб не Валька, он себя не привык контролировать (и подтверждением тому те четыре аборта). А потом, в духе Скарлетт О’Хара, заявить мужу – милый, я беременна. Глеб будет просто вынужден вернуться! Ради будущего ребенка… А там, со временем, все забудется, все успокоится.
Нина выдохнула сквозь зубы. Она чувствовала необычайный подъем, перед ее мысленным взором все время стояло то фото, сделанное фифой. И как Нина раньше не замечала, что обладает таким сокровищем, как Глеб. Но ничего страшного, она все исправит, она вернет все на круги своя… Она вернет мужа. Главное – избавиться от соперницы. Это вот-вот произойдет.
…Нина издалека увидела тот самый дом.
Не отрываясь, с мрачным торжеством, с волнением, она ждала, когда тот обрушится, то и дело поглядывая на часы. Анатолий назвал ей точное время…
Минута, другая, третья… Ничего не происходило. Нина была уже вне себя, ее колотило. «С кем я связалась-то! – с яростью подумала она. – Так я и знала, что этот мямля откажется от нашего плана!»
Дом был все ближе. Время истекло. Женщина закрыла глаза – от безнадежности, от досады и бешеного раздражения…
И в этот момент раздался грохот.
Нина вздрогнула, открыла глаза. Дом медленно оседал. На катере все вскочили, закричали…
– Есть! – прошептала она. – Получилось!
Густое облако пыли двигалось к набережной.
– Рушат и рушат! Скоро весь центр разрушат…
– А пыли-то, пыли…
– Ну и ладно, чего за старье-то цепляться?
– Как это – ладно? Скоро от Москвы вообще ничего не останется!
– А может, дом сам развалился!
Нина не прислушивалась к разговорам вокруг. Она сквозь слезы счастья смотрела на клубы пыли.
Катер медленно плыл вперед.
Теперь он был напротив гранитных ступеней, уходящих в воду. Какая-то парочка целовалась на берегу, не обращая внимания на рухнувший неподалеку дом. «Вот, бывают же люди… – отстраненно, с брезгливостью подумала Нина. – Хоть весь мир погибни, а они не заметят – им лишь бы лизаться. Хуже собак!»
И тут ее словно током ударило.
На гранитных ступенях целовались Глеб и Евгения.
Евгения была жива.
И Глеб каким-то образом очутился тут.
Ведь они договаривались вчера с Анатолием – она, Нина, отвлекает Глеба, Анатолий выманивает к себе бывшую женушку… Что же произошло? Почему ничего не получилось?..
Похолодев, со слезами на глазах (теперь это были совсем другие слезы – слезы отчаяния, разочарования, бессильного гнева), Нина смотрела на мужа.
И это было ужасно – видеть, как твой муж целуется с другой.
* * *
Иван Павлович Ряпушкин, руководитель отдела иностранной литературы, с комфортом расположился на заднем сиденье авто представительского класса. Авто было взято напрокат в лизинговой компании – специально для проводов высокого гостя, а вот водитель Грачев, сидевший за рулем, числился в штате издательства «Эллипс».
Рядом с Иваном Павловичем, нахохлившись, восседал Фридрих Бергер.
– Фридрих, как вам сегодня погода? – любезно спросил Иван Павлович. – Не правда ли, чудесный день?
– Гут, – буркнул Бергер. – Зер гут.
– У нас теплое начало осени называют бабье лето… – мечтательно произнес Иван Павлович. Он находился в прекрасном настроении, поскольку сегодня, в воскресенье вечером, заканчивались все его мучения. Ряпушкин сопровождал «анфан терибля» мировой литературы, великого и ужасного Фридриха Бергера в аэропорт. Немец наконец покидал Россию! Правда, предстояла еще небольшая пресс-конференция в аэропорту, но она, эта конференция, не должна была таить в себе никаких подвохов.
– Что есть значит – «бабье»? – мрачно спросил писатель. Бергер, кстати, никакой радости не изъявлял. Наверное, после вчерашнего голова болела. А что было вчера – лучше не вспоминать… Прощальный банкет, со всеми вытекающими. Глеб Мазуров на банкет не пришел – умудрился попасть в какую-то невероятную историю. Хорошо, что еще сумел дозвониться, предупредить заранее.
– Бабье? Баба – это женщина, по-простонародному… Но не совсем юная, а так, лет сорока – сорока пяти… – с охотой пояснил Иван Павлович. У него самого голова тоже слегка болела, но это ерунда, можно и перетерпеть. Главное – визит Бергера подошел к концу! Потом будут еще гости из зарубежья, но не такие опасные для жизни и здоровья, как этот. Вот, например, в октябре приедет Кларисса Барнет, автор шокирующей эротической прозы, из Австрии… Очень приличная, пугливая дама, которая дальше гостиничного номера и носа не высунет, поскольку ей в России везде мерещатся террористы и белые медведи.
– Не совсем понял, Ифан… – вздохнул Бергер. – Ф чем смысл?
– Эх, да чего там, – обернулся Грачев. – Палыч, ты ему скажи: сорок пять – баба ягодка опять!
– Да, да, у женщины начинается вторая молодость – понимаете, Фридрих? Она снова расцветает, становится привлекательной… – подхватил Иван Павлович. – Вы ведь встречали таких женщин?
Бергер неожиданно насупился. Совсем помрачнел.
Грачев притормозил у перехода – довольно большая группа людей с транспарантами и воздушными шарами пересекала дорогу. И вчера, и сегодня – Москва праздновала свой очередной день рождения.
– Вечером, говорят, салют будет! – заметил Грачев.
– Бабие лето. Ба-би-е лето… – вслух, распевно произнес Бергер. – Ифан, я никуда не лечу. Пожалуста, звоните Глебу.
Ряпушкин заморгал:
– Это еще зачем? Глеб вчера стал свидетелем какого-то невероятного происшествия – я, правда, не понял, что там случилось… собирался потом с ним поговорить. О чем это я?.. А, да – Глеб сегодня очень занят! – испуганно встрепенулся Иван Павлович. – И потом, Фридрих, у вас пресс-конференция…
– Не хочу пресс-конференция! – раздраженно отмахнулся писатель. – Ифан, звонить Глебу, пожалуста. Я должен ехать к одной женщине. Женщине-ягодке. Я не сказал ей главных слов, я не успел открыть ей душу.
