— Да. Уже довольно давно.
— А на другие лекарства?
— Нет.
— А на запахи?
— Нет. Хотя я очень остро чувствую запахи. Есть те, которые я очень не люблю.
— Какие же это запахи?
— Специфические. Формалин, эфир, хлороформ…
— А духи?
— Нет. Хорошие духи я люблю.
— Еще немного побеседуем, и я вас отпущу. Ваш муж немного рассказывал мне о ваших опытах. Разве сама идея вызвать у живого существа любовь искусственным образом не безумна?
— Совсем не безумна. Это такой же эксперимент, как и другие.
— Поясните, пожалуйста.
— Ну, например, действовать препаратами серы, сульфаниламидами на воспаление, по сути, ускоряя физиологическую реакцию, — не безумие? А воздействие йодистыми препаратами на мозг, вызывающее любовь, по сути дела, тоже физиологическую реакцию, вы считаете безумием?
Альфия задумалась.
— Сульфаниламиды, насколько я знаю, действуют не на воспалительную реакцию, а на микробы.
Таня горячо возразила:
— Ну пусть на микробы. Но есть много препаратов, которые действуют на иммунитет. Но иммунитет ведь тоже физиологическая система? Это допустимо?
Альфия внимательно следила за ходом ее мыслей.
— Иммуномодуляторы действуют в рамках одного организма. А вызывая в организме любовь, вы влияете и на кого-то другого. Хорошо, если это будет любовь к абстракции, например к Богу. А если к другому человеку, которому эта любовь совсем не нужна? Вы стоите на том же пути, что и разного рода колдуньи, готовящие приворотные зелья. Вы никогда об этом не задумывались?
— А разве применение психотропных средств действует только на одного индивида? В окружении человека в среднем около пяти-семи других людей. Это родители, муж или жена, дедушки-бабушки и дети. И поведение всех этих людей тоже меняется в зависимости от поведения больного.
— Но наши лекарства действуют на психику, нормализуя ее работу. Во всяком случае, мы стараемся, чтобы было так.
Таня усмехнулась.
— Если вы будете до конца честными передо мной и перед собой, то признаете, что лекарства не всегда идут больным на пользу.
Альфия почувствовала раздражение.
— Но я же сказала, что мы стараемся. Если лекарство подобрано правильно, оно должно помочь.
Таня подловила ее на слове.
— Так ведь и мы стараемся. Почему вы отвергаете создание такого лекарства, которое может изменить саму природу человека?
«Как, оказывается, она умна! — удивилась Альфия. — Мне приходится напрягаться самой, чтобы вести с ней достойный диалог».
— Повысить уровень любви — это не означает снизить уровень агрессии, — сказала доктор. — Ваш муж рассказывал мне, что некоторые подопытные животные впадали в такой раж, что загрызали друг друга насмерть. Любовь и агрессия. От ненависти до любви — один шаг. Не мной это придумано.
— В этом-то все и дело, — вздохнула Таня. — Мы ведь стоим в самом начале пути. И, может быть, нашей жизни не хватит, чтобы завершить работу.
Альфия снова записала что-то в блокнотик.
— Я не хочу вас обидеть, но мне уже несколько раз попадались больные с огромным набором доказательств того, что знают, как победить рак. При этом они говорили только о раке. Не было ни одного, кто предложил бы средство лечения саркомы, меланомы… Только рак. И знаете почему?
Таня приуныла: «Мне никогда не убедить психиатров, что я не больна. Никогда не думала о таком конце. Неужели крышка?»
— Потому что рак — у всех на слуху. Знаете, что рассказывала мне моя первая пациентка? Что она — дочка Ленина и Розы Люксембург.
— Почему же Люксембург, а не Арманд?
— Вы правильно подметили. Потому что о любви Ленина к Арманд в то время еще никто не знал.
Таня быстро прикинула.
— Но ведь по возрасту эта женщина не могла быть дочкой Ленина? Внучкой, по крайней мере.
— Это уже неважно. Больные всегда говорят о вещах известных. Напали французы — появилось огромное количество Наполеонов. Изобрели теорию относительности — прорезались Эйнштейны.
— А напали немцы — клиники заполнили Гитлеры и Сталины?
В глазах у Тани читалась горечь… Она думала о себе.
— Нет, дудочки. Гитлеры еще попадались, хотя их были единицы в сравнении с Наполеонами, а вот Сталины не встречались. По крайней мере, при его жизни.
— Почему?
— Боялись, что посадят. Больные ведь тоже не дураки, хоть и больные.
— Так вы, значит, думаете, что у меня тоже мания величия?
Альфия сказала:
— Я думаю, вам пора отдохнуть. Прервем нашу беседу до завтра.
Все-таки эта больная была ей симпатична. Альфия незаметно разглядывала Таню и сравнивала с собой. Абсолютно другая. «Вот вам пример, — думала Альфия. — Возраст, полнота, практически поставленный диагноз — и обаяние. Такое случается очень редко. Пожалуй, впервые среди больных я вижу по-настоящему обаятельную женщину. И в Тане есть внутренняя сила. От чего она в ней, эта сила?» Альфия думала сейчас, что от болезни.
И вдруг Таня заплакала. Она взахлеб рыдала от бессилия и унижения, закрывала лицо руками, но слезы текли, и она прихлопывала их к щекам. Альфие стало тяжело на сердце.
— Пойдемте в палату, я вас провожу. Это я виновата, что вы переутомились.
Таня оторвала ладони от лица и, глядя на Альфию, страстно проговорила:
— Знаете, может быть, вы проживете дольше меня. Даже наверняка дольше. Может быть, вы будете тогда уже старой. Старухой! Так вот, в тот день, когда-нибудь, когда меня уже не будет, вы услышите по радио, по телевидению, в Интернете или еще где-нибудь, что ученые все-таки нашли такое средство, какое вызывает любовь. И вы вспомните меня тогда, пожалуйста. И вспомните, что лечили меня зря и что я была права, когда утверждала, что можно лечить любовью!
Услышав эту тираду, Альфия сразу переменилась в лице. Вместо участливо-жалостливого оно стало холодно-равнодушным, словно маска. Два раза нажала на потайную кнопку.
— Вас проводит в палату Нинель Егоровна.
Затем снова уселась за стол и написала в блокнотике целую фразу. Потом задумалась и печатными буквами вывела крупно, сбоку: «Таня — истеричка?»
Нинель открыла дверь снаружи своим ключом и выпустила Таню в коридор. Сама притормозила и тихонько кивнула:
— Там вас опять ее муж дожидается.
Вот уж кого Альфия не хотела видеть, так это Давыдова.
— Скажи, что я не могу его сегодня принять. Я очень занята. У матери даже еще не была.
— Так и скажу.
