— Нинель, зайди-ка ко мне.
— Срочно? Я хотела чистое белье больным выдать.
— На минутку.
В полном молчании они проводили Марьяну до отделения и вернулись в холл.
Альфия подманила Нинель Егоровну пальцем, чтоб та подошла поближе, и тихо спросила:
— Ты в курсе, что Володя… — она запнулась и поправилась, — …что Владимир Михайлович женился?
Нинель слегка покраснела.
— Болтали тут всякое санитары.
— Когда он женился?
— Вроде на прошлой неделе.
— А почему мне ничего не сказала?
Нинка замялась:
— Волновать вас не хотела. Чего я буду сплетни разносить.
Альфия закусила губу.
— Волновать ты меня не хотела, а полной дурой выставить — ничего!
Сова молчала, опустив голову. Перебирала в руках ключи.
— Отвечай, на ком он женился?
Нинель храбро засопела.
— Говорила я вам, нечего было с ним себя-то позорить!
— Ты скажешь или нет?
— На интернше этой рыжей! Она ведь впилась в него прямо. Целыми днями висла на нем, пока вы тут с этим питерским вечера просиживали. Она ведь сразу смекнула, у кого карман-то потолще!
Альфия молча повернулась и направилась к своему кабинету.
— Да будет вам горевать! Ни один из этих троих козлов вам, по совести, не подходит!
Нинка остановилась в самом проеме двери и чуть не схлопотала по носу. Альфия, не оборачиваясь, открыла дверь и с силой захлопнула.
— Ух, ты черт! — Нинель все-таки успела отпрянуть.
Из кабинета вдруг снова высунулась голова Альфии.
— А домработница что?
Нинка опешила.
— Ну, Володина домработница. Что?
— Что домработница? Ничего. Молодая жена ее сразу выгнала. Без всяких разговоров. На пищеблоке теперь у нас работает. Я ее вчера видела.
Дверь в кабинет снова закрылась. Уже осторожно, почти без стука.
Нинка перекрестилась.
— Кажется, пронесло ураган-то! А то ведь глазами сверкала — испепелит.
И Нинель, еще долго про себя о чем-то рассуждая, отправилась в отделение.
Давыдов
Альфия слышала из-за двери, как Нинка с Марьяной выдавали чистое белье больным. Прошлась по кабинету, огляделась. Пустой аквариум давно уже отправился под стол. Аккуратная папка с Таниной историей болезни лежала возле двери в специальной коробке — в ней хранились истории болезни на выписку. Левашова включила электрический чайник, кинула взгляд в пустое кресло около журнального столика. Летом в нем сидел Дима. Она посмотрела на стул возле стола. Еще недавно на этом месте почти каждый вечер пребывал Давыдов. Какие умные разговоры они с ним вели! Про Володю ей думать не хотелось. Бог судья этим людям! Она налила себе чаю и вернулась к столу. Взяла из коробки Танину историю болезни. Еще раз просмотрела. Уж если Старый Лев, обычно безоговорочно ей доверявший, высказал сомнения, значит, на конференции ожидается большая свара. И так ли уж надо с этим случаем выступать? Никто не неволит.
Она хлебнула чай и обожглась. Нет! Все-таки надо. Для самоутверждения, для уважения самой себя, наконец. Однако до конференции она не сможет выписать Таню. Еще она должна уговорить Давыдову побеседовать с докторами. Не все пациенты на это соглашаются. «Если Таня откажется, настаивать не имею права, — задумалась Альфия. — Но случай такой интересный и редкий, что надо попробовать ее уговорить».
— К вам пришли! — донесся из-за двери Нинкин голос.
Она никого не ждала. В комнату вплыла охапка роз, под ней виднелись ноги Давыдова.
«Легок на помине. Прощаться пришел», — подумала Альфия, сделала вид, что идет к окну, и украдкой взглянула в зеркало. Вид у нее был не очень, но она не захотела ничего исправлять.
«Розы-то точно такие, как он тогда жене приносил».
— Можно войти, Альфия Ахадовна?
— А где ваша жена?
Он бухнул букет ей на стол.
— Я один пришел, Альфия Ахадовна. Один.
Она смотрела на него из своего простенка и не узнавала. Неужели с этим мужчиной она провела одну очень приятную ночь и не менее интересный завтрак?
— Я пришел вас поблагодарить. Как мне кажется, вы сделали то, что, кроме вас, никто бы не сделал. Кроме вас бы никто не догадался… — Он качнулся к ней, будто хотел обнять.
Она будто очнулась от воспоминаний. Обошла его и села за свой стол.
— Да, — повторила она с самым серьезным видом. — Я сделала то, что никто бы не сделал. Я вернула вам вашу жену. — И про себя добавила: «А могла бы всю жизнь держать ее в больнице, выйти за тебя замуж и нарожать больных детей».
— Я вас никогда не забуду! — сказал Виталий, немного постоял и вышел из комнаты.
— Такой уж, видно, сегодня дурацкий день! — на всю комнату произнесла Альфия и стала пить уже порядком остывший чай.
Таня
Следом за Давыдовым Нинель привела в ее кабинет Таню. Альфия ее не сразу узнала. Какая красавица! И как ей шли и простая белая рубашка с мужским воротником, выглядывавшая из-под лацканов элегантного костюма, и новая прическа — светлые волосы зачесаны резко вверх и красиво закручены, — и блестящая помада, подчеркивающая рисунок губ, и тушь, и легкая сиреневая тень на верхних веках… И изящный витой крестик, слабо сияющий в вырезе рубашки… Альфия почувствовала зависть. И даже укор совести: в последние недели она вообще перестала следить за собой.
— Я к вам. Ненадолго. Можно?
Чуть полноватые, но стройные Танины ноги были обуты в мягкие туфли на небольшом каблуке. Альфия задержалась и пропустила Татьяну вперед. «Неудивительно, что Давыдов выбрал Татьяну. Это тебе не Вовкина б… Я по сравнению с ней — всего лишь шавка перед благородной собакой редкой породы».
— Садитесь!
Альфия ощутила какую-то свою неприкаянность и даже будто неопрятность своего тела. Она вспомнила, как Давыдов рассказывал, что больше не воспринимает Таню как женщину. Какой ужасный мир, полный предательства! А теперь, сволочь, воспринимаешь? Или теперь ты не воспринимаешь меня?
Ей хотелось кричать. Все-таки как несправедлив мир! Вы не забыли, гады, что это я для вас сделала? И что я получила в благодарность? Одиночество и букет фальшивых роз?
«Почему фальшивых?» Вон они стоят на окне в вазе. Розы настоящие. У некоторых чуть поникли головки. Наверное, вез их из Москвы. Красота — вообще непрочная вещь.
— Садитесь! — повторила она. — Хотите чаю?
Таня вынула из сумки плотный пакет.
