— Кого я вижу? Настя, это ты?
Долговязый парень осклабился во весь рот, шагнул навстречу.
— Батон! Рада тебя видеть. Куда идешь?
— К метро, а потом — к нашим, в парк. Они там захватили старый киоск. Думаешь, сколько может поместиться человек в таком ларьке? — Батон ткнул грязным пальцем на табачный киоск.
— Человека три?
— А пятьдесят не хочешь?
— Хочу! Все наши там?
— Пойдем со мной — увидишь.
— Пошли.
С Димой ей не бывало так хорошо, как с этими простыми ребятами. Все ее отлично понимали. Уж эти друзья никогда не отказались бы сходить с ней в ресторан, если бы подвернулась такая возможность!
— А ты где пропадала?
— Родители в Швейцарию возили.
Они вошли в метро. Батон схватил Настю за талию, подбросил за турникет, следом перескочил сам.
— Щас засвистят! — Они помчались вразнобой по лестнице вниз. И долго еще, стоя посереди платформы, хохотали, глядя друг на друга.
Как было чудесно сидеть у кого-то на коленях в старом киоске! Ребята курили. Пили кто пиво, кто водку. У Насти кружилась от радости голова. Ей дали попробовать и то и другое. Рассказывали анекдоты, травили байки. Как Насте не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась!
— Хочешь продлить? На. Покури. — Какой Батон замечательный парень!
Настю стало подташнивать.
— Выйди в кусты! А то еще заблюешь нас всех!
Давно уже она не слышала ничего веселее. Девушка поднялась с чьих-то колен, и ее вытолкнули в фанерную дверь.
Как хорошо, что здесь нет ключей! Не скрипят несмазанные петли, не лязгают замки! Настя быстро побежала к кустам. Дождь кончился, внезапно потеплело, и она бежала по песчаной дорожке вдаль, куда глаза глядят.
Потом она никак не могла найти дорогу назад. Киоск исчез, как будто испарился, пропала куда-то станция метро. Кругом были незнакомые улицы и незнакомые дома. Горели фонари. Настя сворачивала в переулки, надеясь отыскать какую-нибудь понятную улицу, известную площадь, но странный город — знакомый-незнакомый — все страшнее разверзался перед ней.
Она закричала:
— Эй, кто-нибудь! Помогите!
— Чего орешь! — Какая-то тетка зачем-то стояла на незнакомом углу.
— Я дорогу не могу найти.
— Родители есть?
— Есть.
— А телефон есть?
— Да, но я не помню номер.
— Дай, посмотрю. Наверняка в памяти остался.
Тетка схватила телефон и тут же исчезла. Настя постояла немного, в голове и ногах чувствовалась какая-то слабость. Потом она увидела стеклянную автобусную остановку и зашла в нее. Села на скамейку с ногами, положила голову на согнутые колени и уснула.
Малиновая крыша, зеленые бока
Больной, с легкой руки которого получил имя больничный автобус, без дела сидеть не любил. Чтобы унять его хозяйственный пыл, больному по причине грядущей выписки позволили свободно передвигаться по территории и помогать по хозяйству.
И вот заведующий больничным гаражом на свою голову поручил ему покрасить в зеленый цвет старую развалюху, собранную по приказу главного врача буквально из запчастей, а сам ушел домой обедать.
Жил завгар недалеко от больницы, но дома то одно, то другое — в общем, когда он вернулся, автобус уже сиял новехонькой малиновой крышей при старых бирюзовых боках. Заведующий от неожиданности аж присел.
— Ты что, с ума сошел, парень? Я тебе какую краску для работы дал?
Больной рассчитывал в качестве премии за ударный труд получить на кухне буханку хлеба и остатки гарнира, поэтому очень расстроился от того, что его старания не оценили.
— С малиновым же красивее получается! Прямо как «Красная Шапочка»! — бубнил он однообразно и огорченно.
— Ты где малиновую краску взял, дурак?
— Здесь, в гараже, стояла. В углу.
— Так она же не для автобуса стояла! Мало ли что у меня в гараже стоит!
Завгар покрыл оскандалившегося больного матом и вытолкал с территории гаража в шею. Потом он пошел к начальству, по дороге придумывая оправдания. Проблема заключалась в том, что казенной малиновой краской, выписанной для покраски трех высоких двустворчатых гаражных дверей, он хотел покрасить гараж и на собственном подворье. Теперь же краски явно не хватало.
— Вот прислали мне дурака, так его растак!.. — начал возмущаться завгар прямо с порога. — Теперь давайте по новой краску выписывайте!
— Так и сказал, «Красная Шапочка»? — усмехнулся главврач, выслушав всю трехступенчатую тираду. Потом он вышел во двор, чтобы самому посмотреть на новое чудо.
— Краски в больнице пока больше нет, а автобус будет видно издалека. Пускай остается двухцветным, — постановил он.
И буквально на следующий день после этого мудрого решения молодой выпускник медицинского института Саша Преображенов и увидел на остановке возле метро необычную малиновую крышу.
— Как раз на таком и надо в сумасшедший дом ездить! — расхохотался он и в тот же рейс выдрал из журнала «Психиатрия» портрет, напечатанный на авантитуле как раз к юбилею Зигмунда Фрейда. Саша аккуратно обернул его в полиэтиленовый пакет и по приезде отдал водившему тогда автобус шоферу. — Без этого портрета в психиатрическую больницу ездить по Москве никак нельзя! Этот портрет будет у тебя как пропуск. Чтобы на каждом пункте ГАИ не останавливали, — серьезно сказал он водителю.
— Пропуск-то куда?
— А туда, куда всем остальным вход категорически запрещен!
Водитель послушался — и действительно, после того, как портрет оказался за стеклом, автобус ездил повсюду абсолютно спокойно.
Дима
— У-у-у! Какой горячий! Температура под сорок, наверное. — Лариса потрогала Диме лоб. — Надо «Скорую» вызывать.
— Подожди ты со «Скорой». — Ираклий, весь в пыли и в штукатурке, отряхивался на пороге комнаты. Выбитая дверь стояла в коридоре, прислоненная к стене. — Эй, друган! Ты хоть чего-нибудь соображаешь?
Дима с трудом повернул к нему голову. Он ничего не понимал.
— Как вы вошли? Дверь ведь была закрыта?
— Потому и вошли. Свет сутки в окнах горит, никто не отзывается. Может, вы тут с нашей дочерью уже групповое харакири совершили?
— Ираклий, что ты несешь? — Лариса с отвращением дернула мужа за руку.
— Мужик, ты все-таки подумай. Ты ведь видел Настю последним. Отвечай быстро, куда ты ее дел?
Красные шары и темные пятна. На их фоне — Настино лицо. Он помнил только, что, когда пришел, Насти не было.
