У нее есть Кейт и Гарретт. По-своему, хотя и немного грубовато, ее любит тетушка Беатрис, а Софи и Тристан никогда от нее не обвернутся. С племянниками и племянницами у них настоящая нежная дружба. Она их любимая тетя и сама всех их обожает.
Так что не должно быть этого тяжкого одиночества в ее груди.
Бекки догадывалась, что причина крылась в этом человеке, который не столько вызвал ее одиночество, сколько углубил его, превратил в почти физическое ощущение.
Так сильно… она так сильно желала его любви. Бекки прикрыла веки, вспоминая те несколько дней, когда была полна веры. Как же она была счастлива тогда! Как свободна!
Сможет ли она когда-нибудь снова испытать эти же чувства?!
Бекки покинула комнату, пересекла коридор и вошла в спальню Джека. К ее удивлению, он открыл глаза сразу, как только она распахнула дверь.
— С добрым утром, — сказал он.
— С добрым утром. — Бекки приостановилась на пороге, ожидая, не попросит ли он ее снова удалиться, но после небольшой паузы Джек пригласил ее войти.
Она подошла, немного отодвинула свой стул от кровати и присела. Джек с минуту разглядывал ее, потом сказал:
— У тебя усталый вид.
Да нет, все в порядке. — Бекки, прищурившись, рассматривала свежую повязку на его плече. — Доктор Беллингем приходил?
— Да. Только что ушел. — Джек вздохнул: — Мы знали, что ты спишь, поэтому старались не шуметь.
Бекки кивнула. Не имеет смысла сообщать ему правду.
Джек взглянул на свое плечо:
— Доктор наложил, новую шину и обновил повязку. Он оставил еще опия.
Бекки знала по собственному опыту, что при переломе шину не обновляют, пока не спадет опухоль. Значит, рана заживает.
— Отличные новости.
— Да.
— Тебе… Тебе больно?
— Нет. То есть… не буду врать. Не то чтобы совсем не больно, но… — Перехватив ее взгляд, Джек уже не отпускал его. — Это совсем не так больно, как сознание того, сколько страданий я причинил тебе.
Непреодолимая стена, созданная только ее инстинктом самосохранения, возникла между ними настолько быстро, что Бекки не успела даже вздохнуть. Она не могла отвечать. Она не станет — она не должна — ему верить. Она заставила себя перевести взгляд на старое серое шелковое покрывало. Когда-то давно им пользовались ее дед и бабка. Оно до сих пор оставалось одним из немногих предметов в доме, которые неплохо сохранились.
— Бекки?
Она удержалась, чтобы не вздрогнуть. Лишь беспокойно поерзала на своем стуле.
— Какое сегодня число?
Она быстро перевела на него взгляд:
— Четырнадцатое декабря.
— Четырнадцатое декабря, — шепотом повторил он. На лице его показалось выражение печали, почти отчаяния. Даже поражения. Он закрыл глаза. — Скоро Рождество. А я не даю тебе уехать к своим. Но если ты отправишься сейчас, то к празднику успеешь приехать в Лондон.
— Нет, Джек. Я останусь здесь, пока ты совсем не поправишься.
Глава 22
Джек быстро шел на поправку. Доктор уже снял швы, рана закрылась, подернулась корочкой, и, казалось, меньше болит. Лицо у Джека порозовело, час от часу он становился все крепче.
На четвертое утро после того, как лихорадка отступила, Бекки вошла к нему в спальню и увидела, что постель хотя и смята, но пуста. Нахмурив брови, она вышла в коридор и позвала его. Не услыхав ответа, поспешила вниз и обнаружила на кухне лишь миссис Дженнингс, которая пекла хлеб.
— Вы видели утром мистера Фултона?
— Нет, миледи, не видела.
Бекки забеспокоилась. Где он? Куда же он мог подеваться?
Обыскав все помещения в доме, она вышла на двор и позвала его по имени. Обыскала конюшню и даже дошла до домика Дженнингсов. Но вокруг было тихо. Стояло солнечное морозное утро.
Бекки вернулась в дом обеспокоенная, напуганная тем, что он мог вообще уехать из Сивуда. Но куда? Ведь на улице так холодно. Он даже не взял лошадь — значит, ушел пешком. Он говорил, что в поисках Бекки ехал из Лондона до Лонсеетона почтовой каретой, потом выпросил у фермера лошадь, чтобы добраться до Камелфорда, а остаток пути прошел пешком. Транспорта отсюда до Камелфорда не было никакого, а ближайшая деревня находилась в пяти милях от Сивуда. Бекки не была уверена, что Джек способен в нынешнем своем состоянии, да еще по такой погоде, пройти пешком столь длинный путь.
Подняв юбки, она снова побежала наверх, чтобы убедиться, не оставил ли он какого-то известия о том, куда собирается уходить.
Вот оно! На подушке лежал клочок бумаги. Да как же могла она не заметить сразу?!
Бекки робко протянула руку. Записка была написана неуверенным почерком — Джек явно воспользовался здоровой левой рукой.
«17 декабря 1827 года
Дорогая Бекки!
Я слишком долго находился под твоей заботливой опекой и не имею права долее подвергать тебя опасности, оставаясь в твоем доме. Том Уортингем обещал опубликовать известные факты еще два дня назад, а он обычно держим слово. В настоящее время власти уже разыскиваю убийцу маркиза Хардауна.
Я знаю: то, что я сделал с тобой, непростительно, но все же наберусь наглости, чтобы снова, теперь уже в последний раз, просить у тебя прощения. Несмотря на то что я, безусловно, испытывал к тебе влечение с первых дней нашего знакомства, мои изначальные намерения в отношении тебя были непорядочны, и это отвратительно.
Еще только два месяца назад я был уверен в том, что нет на свете ничего ценнее моей собственной шеи. Теперь я знаю, как ошибался. Я понял, что для меня нет ничего важнее тех немногих драгоценных мгновений, когда я обладал твоим доверием… и твоей любовью.
Прощай, моя любимая. Да хранит тебя Бог. Будь счастлива.
Джек».
Продолжая смотреть на исписанный неровным почерком лист, Бекки осела на край кровати.
Она отправила Сэма с письмами днем тринадцатого декабря. Джек пишет, что его ищут с пятнадцатого.
Дата, назначенная Томом Уортингемом, также совпадает — пятнадцатое декабря. Сэм никак не мог поспеть в Лондон ко времени. Она опоздала. А если Уортингем и правда представил свои бумаги, то Джека уже наверняка ищут повсюду, включая самые глухие закоулки Англии. Как раз в эту минуту полиция, может быть, на пути в Корнуолл, чтобы арестовать его здесь.
— Боже, какая я дура!
Миссис Дженнингс сказала, передавая ей письмо Тома Уортингема, что перед этим несколько дней они с мужем не забирали почту. Значит, оно могло валяться на почте в Камелфорде все то время, пока Джека трепала лихорадка.
Бекки снова и снова перечитывала записку. Она носила ее с собой повсюду, куда бы ни шла, и постоянно думала о том, что в ней написано. Мистер и миссис Дженнингс весь день бросали на хозяйку озабоченные взоры, но беспокоить не решались.
