Глава 3
А зори здесь были тихими-тихими.
Рита шлепала босиком: сапоги раскачивались за
спиной. С болот полз плотный туман, холодил ноги, оседал на одежде, и Рита с
удовольствием думала, как сядет перед разъездом на знакомый пенек, наденет
сухие чулки и обуется. А сейчас торопилась, потому что долго ловила попутную
машину. Старшина же Васков вставал ни свет ни заря и сразу шел щупать замки на
пакгаузе. А Рита как раз туда должна была выходить: пенек ее был в двух шагах
от бревенчатой стены, за кустами.
До пенька осталось два поворота, потом
напрямик, через ольшаник. Рита миновала первый и — замерла: на дороге стоял
человек.
Он стоял, глядя назад, рослый, в пятнистой
плащ-палатке, горбом выпиравшей на спине. В правой руке он держал
продолговатый, туго обтянутый ремнями сверток; на груди висел автомат.
Рита шагнула в куст; вздрогнув, он обдал ее
росой, но она не почувствовала. Почти не дыша, смотрела сквозь редкую еще
листву на чужого, недвижимо, как во сне, стоящего на ее пути.
Из лесу вышел второй: чуть пониже, с автоматом
на груди и с точно таким же тючком в руке. Они молча пошли прямо на нее,
неслышно ступая высокими шнурованными башмаками по росистой траве.
Рита сунула в рот кулак, до боли стиснула его
зубами. Только не шевельнуться, не закричать, не броситься напролом сквозь
кусты! Они прошли рядом: крайний коснулся плечом ветки, за которой она стояла.
Прошли молча, беззвучно, как тени. И скрылись.
Рита обождала — никого. Осторожно
выскользнула, перебежала дорогу, нырнула в куст, прислушалась.
Тишина.
Задыхаясь, кинулась напролом: сапоги били по
спине. Не таясь, пронеслась по поселку, забарабанила в сонную, наглухо
заложенную дверь:
— Товарищ комендант!… Товарищ старшина!…
Наконец открыли. Васков стоял на пороге — в
галифе, тапочках на босу ногу, в нижней бязевой рубахе с завязками. Хлопал
сонными глазами:
— Что?
— Немцы в лесу!
— Так… — Федот Евграфыч подозрительно
сощурился: не иначе, разыгрывают… — Откуда известно?
— Сама видела. Двое. С автоматами, в
маскировочных накидках…
Нет, вроде не врет. Глаза испуганные…
— Погоди тут.
Старшина метнулся в дом. Натянул сапоги, накинул
гимнастерку, второпях, как при пожаре. Хозяйка в одной рубахе сидела на
кровати, разинув рот:
— Что там, Федот Евграфыч?
— Ничего. Вас не касается.
Выскочил на улицу, затягивая ремень с наганом
на боку. Осянина стояла на том же месте, по-прежнему держа сапоги за плечом.
Старшина машинально глянул на ее ноги: красные, мокрые, к большому пальцу
прошлогодний лист прилип. Значит, по лесу босиком шастала, а сапоги за спиной
носила: так, стало быть, теперь воюют.
— Команду — в ружье: боевая тревога! Кирьянову
ко мне. Бегом!
Бросились в разные стороны: деваха — к
пожарному сараю, а он — в будку железнодорожную, к телефону. Только бы связь
была!…
— "Сосна"! "Сосна"!… Ах
ты, мать честная!… Либо спят, либо поломка… "Сосна"!…
"Сосна"!…
— "Сосна" слушает.
— Семнадцатый говорит. Давай Третьего. Срочно
давай, чепе!…
— Даю, не ори. Чепе у него…
В трубке что-то долго сипело, хрюкало, потом
далекий голос спросил:
— Ты, Васков? Что там у вас?
— Так точно, товарищ Третий. Немцы в лесу
возле расположения. Обнаружены сегодня в количестве двух…
— Кем обнаружены?
— Младшим сержантом Осяниной… Кирьянова вошла,
без пилотки, между прочим. Кивнула, как на вечерке.
— Я тревогу объявил, товарищ Третий. Думаю лес
прочесать…
— Погоди чесать, Васков. Тут подумать надо:
объект без прикрытия оставим — тоже по голове не погладят. Как они выглядят,
немцы твои?
— Говорит, в маскхалатах, с автоматами.
Разведка…
— Разведка? А что ей там, у вас, разведывать?
Как ты с хозяйкой в обнимку спишь?
Вот всегда так, всегда Васков виноват. Все на
Васкове отыгрываются.
— Чего молчишь, Васков? О чем думаешь?
— Думаю, надо ловить, товарищ Третий. Пока
далеко не ушли.
— Правильно думаешь. Бери пять человек из
команды и дуй, пока след не остыл. Кирьянова там?
— Тут, товарищ…
— Дай ей трубку.
Кирьянова говорила коротко: сказала два раза
«слушаю» да раз пять поддакнула. Положила трубку, дала отбой.
— Приказано выделить в ваше распоряжение пять
человек.
— Ты мне ту давай, которая видела.
— Осянина пойдет старшей.
— Ну, так. Стройте людей.
— Построены, товарищ старшина.
Строй, нечего сказать. У одной волосы, как
грива, до пояса, У другой какие-то бумажки в голове. Вояки! Чеши с такими лес,
лови немцев с автоматами! А у них, между прочим, одни родимые, образца 1891-го
дробь 30-го года…
— Вольно!
— Женя, Галя, Лиза… Сморщился старшина:
— Погодите, Осянина! Немцев идем ловить — не
рыбу. Так чтоб хоть стрелять умели, что ли…
— Умеют.
Хотел Васков рукой махнуть, но спохватился:
— Да, вот еще. Может, немецкий кто знает?
— Я знаю.
Писклявый такой голосишко, прямо из строя.
Федот Евграфыч вконец расстроился:
— Что — я? Что такое я? Докладывать надо!
— Боец Гурвич.
— Ох-хо-хо! Как по-ихнему — руки вверх?
— Хенде хох.
— Точно, — махнул-таки рукой старшина. — Ну,
давай, Гурвич…
Выстроились эти пятеро. Серьезные, как дети,
но испуга вроде пока нет.
