— Сходится, — сказал Валера. — Ты забрал документы из машины?
— Так было приказано. Забрал и передал Юрию Денисовичу.
— Молодец, пока не врешь. Вопрос второй. Ты убил Хромова?
— Он мои деньги прикарманил! — закричал вдруг Федор. — Все, что Зыков нам двоим, он себе забрал!..
— Ладно, черт с ним, с Хромовым. Это тоже проверка на твою вшивость. А теперь расскажи нам, как и по чьему приказанию ты расправился с Андреем.
— Мне приказал… — Федор судорожно сглотнул. — Зыков. Сказал, что позвонит, где будет замаскированная мина. Ну, как будто сигары. Я велел там остановиться, пошел в ларек и взял…
— Врет!.. — вдруг закричал Вадик. — За день до этого я возил тебя к этому магазину, а у тебя была сумка. Ты вышел через час без сумки. Это ты, ты снарядил эту мину. Ты, а не Зыков!.. А потом за машиной спрятался и, как только взорвалось, выхватил дипломат Андрея и убежал. Я видел все, видел!.. Ты же и меня хотел вместе с Андреем взорвать, только я вышел по надобности.
— Не кричи, — сказал Валера. — Что, Федор, накладка вышла? Не удалось тебе свидетеля убрать? Значит, не Зыков давал тебе приказ, а ты сам, сам решил убрать Андрея, а заодно и Вадика. Так или… Или крысу к животу привяжу.
— Не я, не я, клянусь… — забормотал Федор. — Андрей мне жизнь в Афгане спас, как же я мог?.. Приказали мне. Приказали…
— Кто? Кто тебе приказал?
— Спартак Иванович, — чуть слышно произнес Федор.
— Громче!
— Спартак!.. — крикнул Федор. — Спартак приказал, он всегда говорил, что они Кима не приручат, пока Андрей жив…
Валерий посмотрел на меня. Я не очень уверенно кивнул:
— Может быть и так.
— Допустим, — сказал Валерий. — Тогда — последний вопрос. Кто облил кислотой Татьяну?
— Тамарка! — не задумываясь, выпалил Федор. — Она же этим заведует, как его… «Астрахимом»! Она и облила, больше некому.
— Врешь, — сказал я. — Ты врешь, Федор, только не понимаю, зачем врешь. Тамара стояла против меня у могилы Анд-рея. Рядом со Спартаком, он венки укладывал.
— Кого ты прикрываешь, Федор? — спросил Валера.
Федор рыдал. Слезы струями текли по его почерневшему, вдруг страшно осунувшемуся лицу. Страшно потому, что я неожиданно увидел в нем умирающего старика.
— В последний раз спрашиваю, кто облил кислотой Татьяну?
— Не знаю… — Федор мучительно вздохнул. — Ну, чем тебе поклясться? Не знаю, не знаю, не знаю. Не посвящали меня в это, я ведь уже в бегах был, если помните.
— Пожалуй, он говорит правду, — сказал я. — Он ведь и в самом деле тогда от всех прятался.
— Жаль, — вздохнул Валерий. — Но ничего, найдем. Найдем, крестный… — Он помолчал. — Выйди. И Вадика с собой забери. Не надо вам видеть, как я эту тварь пристрелю.
Мы молча вышли. Я достал сигареты, но прикурить не успел. Из подвала донеслось два выстрела…
3
Мы отвезли Вадика на тайную квартиру Валеры. Они ушли, а я остался ждать в машине, и ждать мне пришлось долго. Хватило на две сигареты.
Наконец появился Валерий с сумкой через плечо. Сел рядом, сказал:
— К тебе. Выпьем за упокой черной души и наметим план дальнейших действий.
— Почему ты стрелял дважды? — спросил я, трогаясь.
— Крысу пристрелил, чтоб не мучилась, — нехотя сказал Валера.
Дома он занялся ужином, а я накрывал на стол и открывал бутылку. Вскоре явился Валерий с неизменной яичницей на сале, разложил ее, налил водку, и мы наконец-таки сели за стол. Молча выпили первую рюмку, закусили. А разговор начался, когда утолили первый голод.
К тому времени я все уже продумал. Ожидания, которыми были столь богаты последние дни моей жизни, позволили мне все разложить по полочкам. Почему я и сказал:
— Немедленно передай своим парням, чтобы вскрывали наши коробки тотчас же. В присутствии прокуратуры и понятых.
Валерий сразу поднялся, взял телефон, прошел в ванную и включил там воду из всех кранов. За время его разговоров с Ростовом я нарезал помидоры, колбасу, хлеб. И едва все поставил на стол, как из ванной вышел Валерий.
— Приступят завтра с утра. Друг мой — парень толковый, хватает с лету, так что здесь будет полный порядок.
Сел к столу, задумчиво повертел в пальцах рюмку.
— Ты понимаешь, что после этой операции тебе угрожает?
— После этой операции я пойду к ним и… тебе придется снарядить меня самым лучшим образом.
— Это самоубийство, крестный.
— Ты туда не просочишься, а у меня есть шанс. Между клубом и рестораном Херсона Петровича есть подземный ход, по нему из ресторана доставляют заказы. Я пойду вме-сте с официантом, и никто меня не станет ощупывать.
— Ты уверен, что Херсон Петрович разрешит тебе это?
— Уверен. Он не в курсе их игр, на их сборищах не бывает, а потому и не знает, что меня перед свиданием требуется обыскать. Это единственный вариант, Валера, я все продумал.
— Вариант… — Он вздохнул. — Завтра утром я тебя подготовлю, но для этого мне надо сейчас съездить… в одно ме-сто.
— Зачем?
— Идея одна пришла, когда ты сказал, что рассчитываешь пройти в их берлогу без обыска.
Сорвался с места и ушел. Я тем временем подготовил взрывчатку, которую за эти дни принес с завода: меня ведь там не обыскивали. Я отбирал самую мощную, и, должен признаться, если бы мне удалось пронести хотя бы третью часть того, что я подготовил, весь их клуб деловых людей взлетел бы на воздух до самого фундамента. И я очень рассчитывал на всегда спокойного и исполнительного Херсона Петровича. Я должен пройти по подземному коридору, минуя охрану и всяческие контрольные проходы.
Я понимал, что часы отсчитывают последние минуты моей жизни. Понимал, как ни странным покажется, по ноющей рези в животе, но совсем не разумом. Разум четко и ясно говорил, что шансов остаться в живых нет, а если хоть какая-то частичка этого шанса и остается, то заплатить за нее придется не только свободой своего "я", но и честью этого "я". Меня сделают рабом, который будет беспреко-словно подчиняться хозяевам, расплачиваясь за свою жизнь поставками патронов и подствольных гранат для чеченских боевиков, для криминальных банд — да для кого угодно. Кто заплатит, тому меня и заставят поставлять оружие в обмен на жизнь. На жизнь?.. Нет, на рабское прозябание. Раба ведь даже убивать не будут, а просто сдадут прокуратуре или ФСБ. И мгновенная смерть мне представлялась единственным выходом из капкана, в который я угодил. Мгновенная, а следовательно, и безболезненная. И этой безболезненной смертью я выкупал мою родную русскую глухомань из лап все схвативших в ней шустрых и беспощадных мерзавцев.
