— Теперь ты меня возненавидишь. — В ее срывающемся голосе слышалось раскаяние и чувство вины.
Подняв трясущуюся руку, Эрит нежно коснулся ее щеки и неловко покачнулся. Оливия мгновенно обняла его за талию.
Ее голос дрожал от волнения:
— Может, тебе лучше снова прилечь? Или ты хочешь сесть в кресло?
— Я сяду.
Эрит двигался на редкость неуклюже, а Оливия так отчаянно пыталась не дать ему упасть, что удержать равновесие оказалось весьма нелегко.
Он покачнулся.
Оливия крепко вцепилась в него. Эрит ухватился за нее, но онемевшие пальцы беспомощно скользили по гладкому шелку, облегавшему ее плечи.
— Дьявол, — процедил он сквозь зубы, после чего, так и не найдя опоры, тяжело рухнул на кровать, увлекая за собой Оливию.
Та пронзительно вскрикнула, но скорее удивленно, нежели испуганно. Эрит придавил ее своим телом.
Глаза Оливии цвета светлого виски, удивленные, невообразимо прекрасные, широко распахнулись, встретив его взгляд. Губы приоткрылись. Ей не хватало воздуха. Тело Эрита сдавило ее грудь. Их бедра оказались притиснуты друг к другу. Локти графа, согнутые над головой Оливии, прижимали к матрасу ее пышные волосы.
— Эрит, — задыхаясь, прошептала она.
— Называй меня Джулиан, — отозвался граф, не в силах скрыть овладевшее им желание.
Оливия облизнула губы, и Эрит едва не застонал. Потом необычайно нежным голосом она произнесла его имя:
— Джулиан.
Ему следовало отодвинуться, пока он не раздавил ее, но он не смог бы пошевелиться даже ради спасения собственной жизни. Руки Оливии сомкнулись у него за спиной во время падения. Теперь они скользнули по его плечам и замерли на шее.
— Джулиан, — повторила она страстным шепотом. — Пальцы Оливии зарылись в волосы Эрита и властно потянули голову вниз, пока его губы не встретились с ее губами.
Глава 20
Горячие губы Эрита впились в губы Оливии.
Страстно. Жадно. Неистово.
Хотя Оливия первая поцеловала его, Эрит мгновенно подчинил ее своей власти. Куртизанка закрыла глаза, ожидая, когда темные воды сомкнутся над ее головой. Но знакомое мертвящее ощущение удушья не появилось.
Ее захватило иное, удивительное чувство: волна жара, близость тела Эрита, вкус его поцелуя.
Переживание, бесконечно далекое от недавних нежных, дразнящих поцелуев под дождем. И даже от первых поцелуев Эрита, вырванных у нее силой, с желанием утвердить владычество над ней.
Теперь это был исступленный поцелуй мужчины, стремящегося сохранить последние остатки рассудка.
И Оливия отвечала на поцелуй с тем же неистовством.
Как странно. Невероятно.
Чудесно.
Ладонь Эрита сжимала ее затылок, словно он боялся, что Оливия вот-вот исчезнет. Глупый. Конечно же, он знал, что-то же пламя сжигает и ее. Невидимые нити связали их накрепко. Эрит пробудил в ней что-то дикое, необузданное; с ним сильнее, чем когда-либо прежде, она ощущала себя женщиной.
Дрожащая рука Эрита скользнула в вырез ее платья и обхватила грудь. Сосок сжался под его ладонью, Оливия беспокойно повела бедрами, чувствуя, как твердеет плоть Эрита.
— О да, — хрипло выдохнул он, вжимая Оливию в матрас, давая ей почувствовать тяжесть и мощь своего огромного тела. И силу своего желания. Их разделяли лишь два слоя шелка, обжигающий жар его плоти проникал сквозь эту тонкую преграду.
Бешеные удары сердца отдавались в ушах Оливии, заглушая остальные звуки. Ее руки скользили по спине Эрита, чертя причудливые линии, сминая шелковую ткань халата. Ей не терпелось ощутить под пальцами его обнаженную кожу.
Незнакомые прежде чувства завладели ею. Она сжала губами язык Эрита, жадно впивая в себя его вкус. Головокружительный, пьянящий, как букет самого лучшего вина.
Неужели мужчина может быть таким восхитительным?
Их языки сплелись, и тотчас внутри ее завертелась бурлящая огненная волна. Оливия изогнулась в ответ. Глухо застонав, Эрит сильнее впился в ее губы; страстные движения его языка будили в ней чувства, давно знакомые и вместе с тем неизведанные, как весенняя трава для новорожденного ягненка.
И как игривый молодой ягненок, сердце ее то отчаянно пускалось вскачь, то замирало. А потом ухнуло куда-то вниз, когда Эрит нежно сжал ее грудь.
Оливия издала тихий стон, выгибая спину. Куснув Эрита в губы, она шаловливо лизнула его, прежде чем язык ее скользнул в теплую глубину его рта.
По телу Эрита пробежала дрожь. Оторвавшись от губ Оливии, он принялся покрывать поцелуями ее щеки и шею. Тяжело дыша, Оливия открыла затуманенные глаза.
Ей не нужен был воздух. Она жаждала поцелуев Эрита. Без них она задыхалась.
— Не останавливайся, — прошептала она.
— Ни за что, — выдохнул Эрит. — Господи, да я и не смог бы.
Пальцы Оливии впились в его плечи, исследуя на ощупь крепкие, налитые силой мышцы. Эти свидетельства мужской мощи должны были испугать ее, подавить, заставить почувствовать себя беззащитной. Но Оливию переполнял восторг. Этот огромный, могучий мужчина принадлежал ей. Эрит прошел через тяжкое испытание и доказал, что ради нее готов усмирить свою волю. Не важно, какой ценой.
Доверие. Это короткое слово перевернуло весь ее мир.
— Поцелуй меня. — Оливия никогда еще не просила мужчину ни о чем, но сейчас она готова была пасть на колени и униженно молить о поцелуе. Прикосновение губ Эрита было для нее сейчас важнее всего на свете.
— Ты сводишь меня с ума, — простонал граф. Приподнявшись на локте, он жадно пожирал ее глазами.
— Так стань безумцем, — пролепетала Оливия, едва сознавая, что говорит.
За всю свою жизнь, полную похоти и разврата, она никогда не испытывала влечения к мужчине.
И все же теперь желание переполняло ее. Силы небесные! Она желала Эрита.
Эрит отстранился и встал на колени, не отрывая взгляда от Оливии. Его могучие мышцы вздулись буграми, когда он обхватил ее за бедра и повернул, уложив вдоль кровати. Он так долго пролежал связанным, что движения его казались неуклюжими. Оливию вновь охватило раскаяние: как она могла так жестоко обойтись с ним?
Сжав его запястье, она услышала сдавленный стон. Приглядевшись, Оливия заметила на коже ужасные рубцы — следы веревок.
Чувство вины больно кольнуло ее, к глазам подступили слезы.
— Прости, — чуть слышно шепнула она.
— Это не важно, — срывающимся голосом проговорил Эрит.
— Нет, важно. — Оливия медленно поднесла к губам его запястье и нежно поцеловала багровые отметины. То была мольба о прощении и вместе с тем знак благодарности и уважения.
