Это было как удар молнии. С каждым толчком он забирал у нее частицу ее души.
Впрочем, он уже давно владел ее душой без остатка.
Вскоре его движения сделались быстрее, неукротимее, менее управляемыми. Грудь его тяжело вздымалась.
Чариз потеряла связь со всем, кроме твердого мужского тела, что правило ею. Напряжение, что охватило ее, стало невыносимым.
Все туже и туже.
Он все продолжал вонзаться в нее раз за разом. Пальцы ее судорожно впились в его предплечья. В глазах потемнело. Чариз не хватало воздуха. Легкие перестали функционировать. Ничего не видя перед собой, она прижималась к Гидеону, который был источником ее муки, ее агонии и ее единственной надежды на разрядку.
В силах ли она это пережить?
Она издала долгий надрывный стон.
— Прошу тебя, Гидеон, пожалуйста…
Гидеон продолжал двигаться в ней.
Чариз всхлипнула и прикусила губу, почувствовав во рту привкус крови. Непрерывное трение между ногами сводило Чариз с ума. Она заерзала, желая освободиться от этой пытки.
Она открыла затуманенные глаза и увидела, что лицо его изменилось.
— Сейчас, — простонал он.
Еще один мощный толчок, и казавшееся нескончаемым предвкушение достигло пика, взорвалось и рассыпалось мириадами раскаленных осколков. Из черноты она вынырнула в сияющий свет.
Тело ее извивалось в спазмах. Она кричала от наслаждения, которое грозило разрушить ее. Сквозь гул в ушах она услышала, как он застонал, и периферией сознания успела отметить, что Гидеон тоже достиг оргазма и получил желаемую разрядку.
Целую вечность она провела в непередаваемом блаженстве, одурманенная неземным наслаждением, заставлявшим ее кричать от восторга. Она впивалась ногтями ему в спину, прижималась к нему, боясь, что иначе ее унесет прочь этот огненный шквал.
Потрясенная, одурманенная восторгом, ставшая совсем другой после пережитого, Чариз вернулась в мир, где Гидеон целовал ее лицо, шею, плечи. Нежно. И эта нежность ощущалась тем острее, чем неистовее была его страсть.
Гидеон перекатился на бок, увлекая ее за собой, продолжая ее целовать. Она не стала говорить ему, что ей неудобно. После безудержной страсти тело болело.
Но она никогда не чувствовала себя так хорошо.
— Ты в порядке? — пробормотал Гидеон, уткнувшись ей в шею.
Он обнимал ее, но некрепко, гладя ее по спине.
Это было настоящее чудо, которое не выразишь словами. Какое счастье, не задумываясь, касаться его.
Он нежно поцеловал ее.
Медленно и неохотно она отстранилась.
— Я и представить себе ничего подобного не могла.
Он пригладил ее спутанные волосы. Выражение его лица стало серьезным. Он положил ладонь на ее щеку и долго смотрел ей в глаза.
— Так не всегда бывает, Чариз.
Он замолчал, и она увидела, как судорожно дернулся его кадык.
— Я никогда не испытывала ничего похожего на то, что было сейчас у нас.
Она сморгнула слезы.
— Я рада. Хочу, чтобы ты был моим навеки.
— Давай не будем искушать судьбу, — сказал Гидеон.
Он наклонился и поцеловал ее в шею. Жар вспыхнул в тот момент, когда он прикусил чувствительное нервное окончание, поднимающееся от плеча. Чариз закрыла глаза. Но даже если желание вновь заявило свои права на нее, ответ его встревожил Чариз.
Глава 21
— Сейчас полночь, — тихо сказал Гидеон.
От его теплого дыхания колыхались завитки у нее на голове. Она сладко зевнула.
Они сидели на кушетке в гостиной у растопленного камина.
— Не хочешь пойти в постель? — спросила Чариз, потершись щекой о его плечо.
Эта физическая близость до сих пор воспринималась ею как чудо. Она никогда не принимала ее, как должное.
— Я всегда хочу в постель.
После стольких дней разнузданного распутства девушка должна бы утерять способность краснеть. Однако щеки ее зарделись.
— Ты ненасытен.
— По крайней мере в том, что касается тебя.
За последние несколько дней Гидеон, как она отметила, стал менее напряженным. Он выглядел моложе, стал спокойнее. Возможно, потому что тогда, когда он не занимался с ней любовью, он спал. Она подозревала, что так сладко он не спал года два, а то и больше. Он вел полную опасностей жизнь еще задолго до того, как угодил в лапы набоба Рангапинди.
Но, даже если улыбался он чаще и светлее, в глазах его по-прежнему была печаль. И, как ни больно ей было это осознать, она не верила, что эта печаль когда-нибудь безвозвратно исчезнет.
С той ночи, когда Гидеон показал ей, как могут наслаждаться мужчина и женщина, они редко покидали комнаты. Ни Феликс, ни Хьюберт так и не появились, из Пенрина не приходили тревожные вести. Гостиничные служащие убирали в их номере, приносили еду, готовили ванну. Гардероб Чариз полностью обновился. Оставшиеся предметы туалета доставили этим утром. Гидеон вызвал нотариуса и с его помощью был составлен документ, на законных основаниях защищавший ее от притязаний сводных братьев. Теперь ее состояние официально принадлежало ему, по крайней мере до конца июня, когда оно должно быть возвращено ей.
Чариз надеялась, что произошедшие в психике Гидеона изменения позволят ему свободнее общаться с другими людьми. Но до сих пор ничего обнадеживающего она, увы, не заметила. Всякий раз, стоило чужаку ступить за границы его личного королевства, как он мгновенно натягивался как струна. Надежда на то, что она нашла лекарство от его недуга, неуклонно таяла всякий раз, когда она видела, как он шарахается от посторонних людей.
Он не излечился. Просто ему стало немного легче. Она горячо благодарила Господа за то, что он может касаться ее. Других он по-прежнему не мог касаться.
Чариз видела, что Гидеон не верит в свое полное выздоровление.
И не только это омрачало ее жизнь, полную чувственных радостей. Под оболочкой наслаждения и восторгов была пустота. И боль, которая поселилась там, часто заявляла о себе в минуты наслаждения. Эта боль мешала ей чувствовать себя счастливой. Как сейчас, например.
Гидеон говорил ей, что она красива, что он хочет ее. Она не сомневалась, что чувственный голод его ненасытен. Но даже в минуты близости слова любви ни разу не сорвались с его губ. И она слишком хорошо знала его, чтобы не сомневаться в том, что молчит он намеренно.
Он ни разу не заговорил с ней о том, что собирается делать, когда они покинут Джерси.
Ругая себя за трусость, Чариз тем не менее позволяла ему обходить молчанием эту тему. Она боялась, что слишком много неудобных вопросов разобьют их столь хрупкое блаженство, их идиллию. Возможно, потому что угроза расставания с ним с каждым днем все сильнее разъедала ей душу. Гидеон по-прежнему считал, что они должны жить раздельно. Слышать это постоянно было бы невыносимо. Хотя тот факт, что он молчал на эту тему, напрямую свидетельствовал о том, что решение его оставалось непоколебимым.
