Она крепче обняла его за талию, словно так могла заявить на него свои права, не отпустить его. Но выразить словами свой вопрос она все же не могла. Слова эти застревали в горле.
— Чариз, уже полночь, — с нажимом в голосе повторил он и взглянул на часы на стене. — Точнее, пять минут первого.
До сих пор она не замечала за ним привычки постоянно смотреть на часы и озадаченно посмотрела на него.
— Это так важно?
Он быстро поцеловал ее в губы.
— Потеряла счет времени, да?
— Потеряла счет…
Она в недоумении уставилась на него. Трудно сосредоточиться, когда один его поцелуй способен отправить ее в райские кущи, где ни о чем не надо думать.
— Сегодня первое марта, день твоего рождения, дорогая.
День ее рождения…
Она выпрямилась и отстранилась. Надо заставить свои размякшие и отвыкшие трудиться мозги проделать обратный отсчет. Так трудно измерить блаженство часами и минутами. Она едва отличала день от ночи. Гидеон освещал ее жизнь, словно солнце.
— Теперь ты владелица своего состояния.
Она не могла определить, что было в его тоне. Триумфа в нем она не чувствовала. Он снова поцеловал ее, на этот раз едва прикоснувшись к ее губам.
— Мы победили, Чариз.
Они обыграли ее сводных братьев. Она спасена. Чариз почувствовала облегчение. И страх того, что теперь, когда угроза миновала, между ней и Гидеоном все изменится.
Она заставила себя говорить, хотя знала, что ему не понравится то, что она скажет.
— Благодаря тебе. — Она судорожно сглотнула. — Я всем тебе обязана.
— Я не хочу твоей благодарности.
Выражение его лица стало жестче. Он сел прямо. И убрал руку, которой обнимал ее. Гидеон снова замкнулся в себе.
— Ну, что же. Моя благодарность с тобой. Навсегда.
Она собралась с духом. Она больше не желала делать вид, что не замечает темных омутов под безмятежной гладью.
— Я могу быть благодарной тебе и любить тебя. Одно другого не исключает.
Она не упоминала о своей любви к нему с того самого утра, когда он, одержимый похотью, набросился на нее. Всегда, даже на пике сексуального наслаждения, Чариз не говорила ему о своей любви.
И то, что она поступала мудро, избегая признаний, стало совершенно очевидным. Он вскочил на ноги и посмотрел на нее с тревожной подозрительностью, которую, как она надеялась, она не увидит в нем больше никогда. В каверне, в громадной дыре в ее сердце, громким эхом отдавался печальный и скорбный звук колокола. Этот колокол звонил по ней.
— Чариз, это наша последняя ночь на Джерси, — угрюмо сказал он, будто не слышал, что Чариз сказала. — Завтра мы уплываем в Пенрин.
Нет, нет, нет, нет.
— Мы уезжаем? — воскликнула Чариз.
Мрачное предчувствие охватило ее. Неужели эти дни на Джерси исчерпали отведенную ей судьбой толику радости? Гидеон улыбнулся:
— Все когда-нибудь кончается.
Она вскочила и отвернулась. Его попытка обратить все в шутку больно ранила ее. Он обращался с ней как с капризным ребенком.
Гидеон приблизился к ней и положил руку ей на предплечье. Она чувствовала рубцы на его ладони. Это прикосновение напомнило ей о его страданиях и о том, какой путь он прошел с тех пор, как они поженились.
Гидеон говорил ласково:
— Бояться нечего. Ты достигла совершеннолетия. Фаррелы не могут причинить тебе вреда. Мы свободны.
Он неправильно интерпретировал ее реакцию. Конечно же, угроза, исходившая от Феликса и Хьюберта, отравляла ей жизнь. Но гораздо большее значение для нее имела бесконечная битва за будущее с Гидеоном.
— Мы не свободны. Мы женаты.
Он резко отпустил ее и отошел. Она почувствовала дистанцию, и это было как удар топором.
— Если бы я мог придумать иной способ спасти тебя, я не стал бы принуждать тебя к столь крайним мерам, — резко сказал он.
Идиллия, что была так близко всего несколько минут назад, превратилась в горькое воспоминание. От внезапности произошедшей с ним перемены у нее закружилась голова. Она повернулась к нему лицом, зная, что боль ее вся на виду.
— Ты знаешь, что я всегда была и буду благодарна за…
— Довольно! Еще раз услышу слово «благодарна», за последствия я не отвечаю.
— Но, Гидеон…
— Дьявол тебя побери, Чариз, остановись!
Он замолчал. Терпение его было на исходе.
— Ты не должна меня благодарить. Как выяснилось, нам не следовало вступать в брак. Твои сводные братья нас не выследили. Я могу лишь выразить мои самые искренние сожаления.
Звонкая пощечина прозвучала как выстрел.
Голова Гидеона откинулась назад. Лицо его выражало скорее шок, чем гнев. На щеке краснел отпечаток ее ладони.
Дрожа, Чариз опустила руку и попятилась. Она не была напугана. От гнева у нее потемнело в глазах.
— Как ты смеешь? — Голос ее дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Ты спал со мной в одной постели. Ты был так глубоко во мне, ты прикоснулся к моей душе. И у тебя хватает наглости говорить о сожалениях?
— То, что я сделал с тобой, непросительно. Я сожалею, что причинил тебе боль.
Ее хрупкое счастье рассыпалось с громким звоном. А может, это разбивалось ее сердце. Губы ее занемели. Она собиралась озвучить то, чего больше всего боялась.
— Не может быть, чтобы ты собирался следовать своему изначальному плану, в котором мы будем жить порознь!
— Основные проблемы остались. Это наиболее приемлемое решение.
От боли у нее перехватило дыхание. Она пошатнулась, отступив на шаг.
— Ты этого хочешь?
— Не важно, чего хочу я. Я пытаюсь сделать, Чтобы тебе было лучше.
— Выходит, эти несколько последних дней ничего не значат? Ты не можешь рассчитывать на то, что я в это поверю. В моих объятиях ты нашел счастье, Гидеон. Не лги, пытаясь убедить меня в обратном.
Гидеон отвел глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Мне не надо было прикасаться к тебе. Это было ошибкой. Это было жестоко. Тот факт, что я не могу держать себя в рамках в твоем присутствии, не оправдание. Это лишь еще один признак моей чертовой слабости. Тебе бы следовало проклинать меня. И однажды ты это сделаешь. Даже если мы поступим разумно и расстанемся прямо сейчас.
Он винил себя в том, что произошло, но не мог отрицать того, что между ними существовала связь. Это, наверное, должно было ее обнадежить, но Чариз знала, как он упрям. Упрямство позволило ему выжить в Индии. Атеперь то же упрямство заставляло его отказаться от шанса на счастье. На свое счастье. И ее тоже. Он пытался поступать правильно, благородно, но, как известно, дорога в ад вымощена благими намерениями.
