— Где ты была? — рявкнул Огнехвост.
Соснолапка посмотрела на цепочку следов, оставленных ей на белом снегу.
— Возле лиственницы.
Когтегрив громко замурлыкал.
— Она там провалился провалилась по уши в сугроб!
— Ага, а под снегом оказалось полно ежевики, — пожаловалась Соснолапка. — У меня теперь вся шкура в колючках.
— Ежевика под снегом? — ахнул Огнехвост, чувствуя прилив надежды. — Но почему тогда от тебя пахнет бурачником?
Дымопят прищурился.
— По-моему, твой братец обзавелся птичьими мозгами, — шепнула шепнул он Когтегриву.
— Огнехвост знает, что делает, — отрезал Когтегрив, махнув хвостом брату. — Правда же?
— Возможно, ежевика укрыла ростки бурачника от снега, — коротко объяснил Огнехвост. — Если это так, то их не сожгло морозами, и нам повезет разжиться свежими листочками!
Крысобой сорвался с места.
— Я отведу тебя туда!
Но Огнехвост уже во весь дух мчался по тропе, протоптанной его соплеменниками.
— Не стоит, — промяукал он на бегу. — Ваши следы приведут меня, куда надо!
— Ты без труда найдешь место, где Соснолапка провалилась в снег, — пробасил ему вслед Когтегрив. — Там осталась яма размером с барсучью нору!
Огнехвост вихрем пронесся по цепочке следов, шерсть у него задрожала от возбуждения, когда перед ним вырос сугроб, украшенный внушительной ямой, в которую, видимо, недавно провалилась Соснолапка. Трясущимися лапами Огнехвост принялся раскидывать снег, пока не наткнулся на первые ветки ежевики. Морщась от уколов, он вытянул плеть наружу и увидел под ней настоящее чудо — совершенно целые, не тронутые заморозками, темно-зеленые листики бурачника!
Слава Звездному племени! Огнехвост отгрыз столько листочков, сколько смог, и выбрался из ямы. Он был счастлив, но тревога не отпускала. Бурачник, это, конечно, замечательно, но сейчас ему гораздо больше пригодились бы кошачья мята или, хотя бы, пижма! Бурачник годится лишь для облегчения жара. Он бессилен против заражения, а у Перышка, судя по хрипам в груди, в легких уже началось воспаление. Что если его болезнь перейдет в зеленый кашель? Без кошачьей мяты Огнехвост не сможет с ней справиться!
Огнехвост поспешил отогнать эту мысль. «Не гневи Звездное племя, будь благодарен за то, что имеешь!» — одернул он себя.
Подхватив листья, Огнехвост заторопился в лагерь. Ему нравилась холодная, морозная погода, и даже пощипывание подушечек лап не мешало Огнехвосту наслаждаться хрустом свежевыпавшего снежка под ногами.
— Огнехвост!
Не успел он протиснуться в лагерь, как Рыжинка бросилась к нему.
— Ты все-таки отыскал травы! — заурчала она, грубовато лизнув сына в щеку. — Какой ты у меня молодец!
Огнехвост слегка поморщился, но напомнил себе, что любящие родители — счастье для любого кота. Порой на Советах он видел, как Ветерок с нескрываемой ненавистью смотрит на Грача и Сумеречницу. Те, похоже, никогда этого не замечали, поскольку были вечно поглощены ссорами между собой.
— Ты похудел, милый, — причитала Рыжинка.
Огнехвост пожал плечами. Пасть у него была занята бурачником, но Рыжинка и не ждала от сына ответа. Разумеется, он похудел — как и все остальные. Голые деревья есть Голые деревья, тут не до жиру, быть бы живу.
Рыжинка покосилась на палатку целителей.
— Загляни к нему, милый. Он опять ужасно кашляет.
Огнехвост потерся боком о материнский бок и помчался прочь. Палатка целителей встретила его тяжелым запахом болезни. Огнехвост бросил травы возле кладовой.
— Ты почему не на подстилке?
Перышко медленно перебирал травы в углу палатки. Свежие травы лежали с одной стороны от него, сухие — с другой.
— Ромашки целебной совсем нет, — прохрипел он.
— Ложись, я сам все разберу, — взмолился Огнехвост.
— Ничего, я справлюсь, — покачал головой старик, но тут же согнулся пополам в приступе сухого кашля. Сухие листья вихрем разлетелись по всей палатке.
Огнехвост бережно проводил целителя к гнездышку.
— Я сейчас возьму окопник и отнесу старейшинам, — сказал он.
— Ничего, я немного полежу, а потом помогу тебе, — прокашлял старик, зарываясь в мох. — Ох уж этот кашель, никак не отвяжется, — добавил он, с наслаждением вытягиваясь на своей подстилке. — Пару деньков отлежусь, и все пройдет.
— Конечно, — кивнул Огнехвост, подбирая травы. Перышко не помнил, что говорит это уже много дней подряд. Из-за болезни он не смог пойти к Лунному озеру, но с тех пор ему не стало лучше.
В глубине души Огнехвост был рад, что Перышко не пошел к Лунному озеру. Сам он тоже остался в лагере, под предлогом заботы о старике. Клок Кометы велел ему держаться подальше от других целителей, и Огнехвост не посмел его ослушаться. Когда настала ночь половины луны, он ушел из лагеря, но вместо того, чтобы отправиться к Лунному озеру, всю ночь просидел в пустом дупле гнилого дерева.
Он молча подбирал травы, разбросанные по всей палатке кашлем больного.
— Тебе были вещие сны? — неожиданно спросил старик.
Огнехвост оторвался от скатывания в шарик листьев окопника и поднял глаза на Перышко.
— Нет.
— А возле Лунного озера?
Огнехвост напрягся.
— Ничего особенного, все то же самое. Мне было сказано, что мы должны держаться особняком.
Сиплое рычание исторглось из груди Перышка.
— Зачем врешь?
Огнехвост выронил окопник.
— Вру? — тоненько переспросил он, пытаясь справиться с дрожью в голосе.
— Насчет Лунного озера, — донеслось из гнездышка целителя. — Я почти четверть луны ждал, когда же ты, наконец, расскажешь мне правду. — Старик снова раскашлялся. — Когда ты вернулся, от тебя не пахло ни камнем, ни водой, ни другими целителями. Только гнилым деревом, да страхом.
Огнехвост резко повернулся к своему наставнику.
— Прости меня.
Он искренне раскаивался. Огнехвост любил старого целителя, и ему было больно обманывать его. Как же объяснить старику, почему он так поступил?
— Клок Кометы сказал мне держаться подальше от других целителей, — пробормотал он. — Я же рассказывал тебе об этом, помнишь? Если хочешь, я схожу к Лунному озеру один.
— Почему ты так уверен, что правильно истолковал видение? — ворчливо спросил Перышко.
— Да что там толковать! — воскликнул Огнехвост, проглотив нарастающее раздражение. — Клок Кометы высказался совершенно ясно. Приближается война. Мы должны полагаться только на себя и на своих целителей. Все прочие связи должны быть разорваны. Все, ничего больше!
