Видимо, это ее успокоило.
— А от Марии?
Второй укол.
— Сестра серьезно больна, отлеживается в Весторпе.
— Она всегда ненавидела меня!
Это правда. Мария умоляла меня отказаться от «глупой затеи» с Анной. С тем же успехом она могла бы попросить капли дождя остановиться на полпути к земле.
— Нет, болезнь не дает ей встать с постели, — вяло возразил я.
— Я настаиваю на том, чтобы после выздоровления она приехала ко двору и засвидетельствовала мне свое почтение.
Ее мелочность испортила тот вечер, и радость покинула меня. Храня молчание, мы продолжали прогулку. Вскоре Анна пожелала зайти в скромную часовню Тауэра, чтобы помолиться.
— Нет! — вскинулся я. — Только не в часовню Святого Иоанна. Тут… рыцари сейчас готовятся к ночному бдению.
Кроме того, здесь тридцать лет тому назад в окружении сотен тонких свечей лежала в гробу моя мать. Я не мог позволить Анне молиться там перед коронацией.
Но она упорствовала. Ее лицо стало напряженным от страсти и невиданно обиженным. В нем проявились странные, незнакомые черты.
— Конечно, вы помолитесь, — согласился я. — Но в одном из ближайших храмов. Например, в церкви Святого Петра в Винкуле.
— А там причащение проводится?
— Как обычно.
Я привел ее к небольшому каменному строению. Вокруг царила тьма. Шума взбудораженных голосов не было слышно. Анна медлила.
— Не бойтесь, я войду вместе с вами и зажгу светильник, — успокоил я жену.
Толкнув покоробленную деревянную дверь, я вступил под гулкие своды. В алтарной части теплился одинокий огонек, символ Святых Даров.
Я зажег при входе большой напольный шандал и коснулся плеча Анны.
— Молитесь спокойно, — пожелал я перед уходом.
— Спасибо, — мягко ответила она, — спасибо за то, что вы не осмеяли мое желание.
Я понял, что она имела в виду: откровенный порыв ревностной набожности мог подвергнуться моим насмешкам.
— Помолитесь и за меня, — попросил я.
* * *
Первое июня. С наступлением полуночи колдовской май уступил место жаркому лету. Забрезжило утро. Сегодня Анна будет шествовать по улицам Лондона. Доброжелательно ли встретит ее город? Вчерашнее путешествие по Темзе прошло хорошо, но лютневая музыка, пушечные залпы и фейерверки заглушали недовольные возгласы, к тому же мятежникам не хотелось рисковать на воде.
Другое дело — улицы. Вдоль широких новых дорог, посыпанных гравием, выстроились деревянные настилы, и на каждом углу зрителей ожидало представление. Тут есть где разгуляться смутьянам. По правде говоря, лорд-мэр внял моему предупреждению и отлично подготовился к вчерашнему празднеству, но даже ему не удалось бы укротить толпу; он понимал это, так же как и я, несмотря на мои угрозы по поводу «изменников». Мысль о том, что две сотни королевских констеблей смогут поддерживать порядок и спокойствие среди многотысячной толпы лондонцев, была абсурдной. Нынче Анна возглавит процессию, положившись на их благожелательность… и на Господню волю.
Я взглянул на солнце — его яркий раскаленный шар уже пылал в чистом небе. По крайней мере, погода нам благоприятствовала. Поднявшись на верхний бастион квадратной Белой башни, я увидел всю западную часть Лондона, которую Анне предстояло пересечь по пути в Вестминстерское аббатство. Улицы заполнялись народом, некоторые люди заняли места с вечера.
Я собирался наблюдать за процессией из окон замка Байнарда, и мне пора было отправляться туда, пока толпы не заполонили город.
Кромвель, также не принимавший участия в шествии, ждал меня в условленном месте, в башне замка. На самом деле это был просто обветшавший в веках королевский особняк, который стоял на пути следования коронационной процессии. Крам устроил все в лучшем виде — перед окнами поставили удобные глубокие кресла с мягкими подушками, в зале тихо играли музыканты.
— Мы совсем не участвуем в сегодняшнем представлении, — сочувственно заметил я Кромвелю. — Хотя я нахожу это очень забавным, поскольку именно мы с вами все и устроили.
— Леди Анна… то есть королева… тоже сыграла известную роль, — ответил он, выразительно приподняв брови.
— Не столь важную по сравнению с нашими совместными усилиями, — небрежно бросил я, тем самым дав Кромвелю понять, что ценю его участие, и добавил: — Сегодня народ увидит великолепный парад титулованных особ, но подлинная власть останется скрытой из вида.
— По-моему, так было всегда. — Он пожал плечами и протянул мне серебряный кубок с изящной крышкой.
Я ощутил ледяную поверхность металла и, заинтересовавшись, открыл крышку.
— Шербет, ваше величество. Этот прохладительный напиток очень популярен в Персии, его пьют в жаркие летние дни, — пояснил Кромвель. — Готовят его везде по-разному, но мне больше всего нравится, когда в шербет добавляют ароматную мяту.
Я сделал глоток, и вкус оказался на редкость приятным.
— Волшебно! Крам, да вы настоящий кудесник!
Да, сей хитрец изобретателен, и фокусы его правдоподобны. Взять хоть эту немыслимую коронацию, которую он превратил в истинное удовольствие, не говоря уже о восхитительном шербете.
* * *
В полдень до нас донеслись из Тауэра трубные звуки фанфар, и я понял, что Анна покинула крепостные стены. Через час перед нами появилась первая часть процессии. Символизируя благосклонность Франциска, ее возглавляла дюжина французских кавалеристов, причем в голубой бархат были облачены не только они, но и их лошади; за ними следовали оруженосцы, рыцари и судьи в церемониальных мантиях; прошедшие обряд посвящения нынче утром рыцари Бани в пурпурных камзолах и плащах; за ними высшая знать: герцоги, маркизы, бароны, аббаты и епископы в алом бархате. Потом шествовали высокопоставленные сановники Англии — архиепископы, послы, лорд-мэры Лондона и других крупных городов, кавалеры ордена Подвязки…
И наконец, Анна. Две лошади в белых попонах везли ее по улицам, и она, сияя, как бесценный алмаз, восседала в открытом паланкине, украшенном белоснежной, затканной золотыми нитями парчой. Золотой балдахин защищал ее голову от назойливых солнечных лучей.
Но от тяжелых взглядов и мрачного молчания толпы ее ничто не могло уберечь, разве только каменные стены двухфутовой толщины.
Анна высокомерно задрала подбородок. Ее тонкую лебединую шею, подобно блестящему воротнику, обвивало ожерелье из огромных жемчужин. Несмотря на беременность, она оделась в белое и распустила волосы, как девственница. Они черными волнами рассыпались по ее спине. Исполненная пренебрежения, Анна держалась так гордо, словно ее завоевания превзошли славные подвиги Александра Великого.
Я, сочувствуя ей, изо всех сил мысленно упрашивал народ поприветствовать ее, уделить ей толику благодатного внимания. Если бы мои желания могли тронуть зрителей, то они встретили бы королеву радостным ликованием.
