Переговоры между нами велись при посредничестве Уолси. Брэндона не допускали ко мне без его разрешения, впрочем, как и Марию. Но мне хотелось увидеться с любимой сестрой, поэтому я устроил нашу встречу в Лондоне на королевском баркасе. Мы с Марией вполне могли покататься по Темзе и побеседовать напоследок, прежде чем я навсегда отдам ее Брэндону.
Спускавшаяся к пристани женщина казалась выше и красивее той, которую я помнил. Присобранный в складки у ворота ярко-синий бархатный плащ струился по ее плечам, и его полами играл ветер. Она напоминала Деву Марию (хотя уже лишилась девственности). Изменилась даже ее походка.
Лодочник приветствовал ее словами: «Ваше величество».
Я громко, чтобы слуги слышали, сказал:
— Мои подданные должны знать, что она уже не королева. Она стала герцогиней.
— Я остаюсь принцессой, несмотря на титул моего супруга, — заявила Мария, пытаясь улыбкой смягчить резкость своих слов.
— Не лучше ли нам взойти на борт?
Предложив сестре руку, я повел ее в каюту, где все уже приготовили для нашей встречи наедине, — главное, там не было чужих ушей.
Мы устроились на шелковых подушках, глядя друг на друга, как двое незнакомцев.
— Итак, вы последовали зову сердца, — наконец сказал я, не придумав ничего лучшего, — как и грозились сделать.
— Я же люблю его! — воскликнула она. — Люблю, люблю, я полюбила его еще ребенком!
Весла за окном с шумным плеском погружались в воду и выныривали, рассыпая брызги.
— Неужели вы не понимаете, каков он по натуре? Бабник и волокита, а таким известны все трюки, все ухищрения, позволяющие с легкостью завоевать наивных дам.
— Неужели?.. — спросила она, и в голосе ее прозвучало необычайное торжество. — И что же он завоевал, женившись на мне? Вашу опалу и ссылку?
— Он получил лучшую драгоценность Англии.
— И вашу козырную карту. Так кто же расчетлив, братец?
Я попал в положение обвиняемого. Да, я был хуже Брэндона.
Он встретил Марию и полюбил ее, рискуя вызвать мой гнев и отправиться в изгнание. А я видел только потерю выигрыша. Когда же со мной произошли столь разительные перемены? Я возненавидел себя, возненавидел того, в кого превратился, — противное, приземленное существо, проводящее опыты на себе самом, словно на другом человеке.
Но я стал реалистом. А коронованные идеалисты обманывают свой народ. Такова правда.
За кормой расходились дуги кружевной пены; баркас стремительно рассекал воды Темзы. На портовом берегу, на Йорк-плейс, кипела жизнь. Над пристанью резиденции Уолси трепетали на ветру яркие флаги, словно приглашая пришвартоваться.
— Вы ждете ребенка?
— Да, — промолвила сестра уже другим тоном. — Должно быть, это случилось в первую же ночь. Когда он пришел ко мне в ту келью в Клюни, где меня держали в заточении.
Не надо подробностей, я не желаю ни слушать, ни представлять их, хотя не в силах воспрепятствовать этому… Господи Иисусе, избавь меня от душевных терзаний… Для меня мучительно то, что находится за гранью моего воображения, то, чего я жажду больше всего на свете. Мне нельзя открывать эту дверь.
— Я желаю вам счастья, — сказал я и взял Марию за руки. — Желаю счастья хотя бы одной из рода Тюдоров. Поскольку, как я понимаю, вы единственная, кто сумел вылететь из золотой клетки. Ведь, по большому счету, у нас несчастливая семья.
Мать. Артур. Маргарита. И теперь к ним добавился я сам, бездетный король Англии, Генрих VIII.
— Невозможно быть счастливой всю жизнь. В ней есть лишь особые вехи. Сейчас такой миг выпал мне. Он пройдет.
Значит, я мог больше не завидовать ей.
— А ваш черед еще настанет, — добавила она.
Мария была добра и любила меня, но не понимала.
— Да, конечно, — кивнул я.
— И пройдет так же, как мой.
— Да забудьте вы о мимолетности! — раздраженно воскликнул я. — Если вы размышляете о преходящем, то убиваете живое бытие! Прекратите, я приказываю вам.
— Приказ короля? — рассмеявшись, спросила сестра.
— Да.
— Вы не можете повелевать всем, есть вещи неуправляемые, не подвластные никому, — заметила она. — Как же вы этого не понимаете?
Мы уже поравнялись с Блэкфрайерс, огромным, беспорядочно разросшимся монастырем доминиканцев. Впереди маячил Лондонский мост с его девятнадцатью опорами, вскоре мы пройдем под ним. Там вихрились пенные волны.
— Нет, понимаю. Но стараюсь управлять и руководить всем. Это мой долг.
— Бедный Генрих, — усмехнулась Мария.
И тут внезапно баркас тряхнуло со страшной силой, бурлящая между мостовыми опорами вода хлынула за борт, своевольно крутя и разворачивая наше легкое судно. Несмотря на плотно пригнанную дверь, ручейки просочились внутрь каюты и потекли по укрытым ковром ступенькам.
Потом, почти мгновенно, возобновилось плавное движение. Сверхъестественно зловещая прихоть стихии! Мы оказались за мостом, в той части Темзы, где она превращается в оживленную улицу. Многочисленные баржи и лодки бороздили рыжеватые воды реки, вдоль северного берега тянулись таверны, доки и верфи. Вдали мрачно упирался в небо белый четырехугольник Тауэра.
Гринвичский дворец раскинулся на южном берегу, над ним кружили чайки. Эта подступавшая к воде громада напоминала о чужеземных краях и морских приливах и казалась далекой от столицы.
Мы почти прибыли. Я уже видел лестницу причала и лодочника, готового встретить нас и привязать наш баркас.
— А этот Франциск, Мария… — неожиданно спросил я, — каков он из себя?
— Длинноносый дьявол, — сказала она, — с вечной ухмылкой. Французы называют его «Le Roi Grand Nez»
[41]
.
— А высок ли он? Такой же, как я?
— Да. Вы с ним примерно одного роста.
Невероятно. Я ведь считался необычайно высоким.
— А не странно ли он… У него длинные ноги?
Мне хотелось узнать, как Франциск сложен, каково его тело: мускулистое и крепкое, слабое и вялое или же пухлое и жирное? Хорош ли он собой?
— Мне не представился случай оценить их, — ответила она.
— Но вы, конечно, могли заметить…
— Модные и элегантные наряды ловко скрывают физические недостатки, — сказала Мария. — Таково предназначение одежды.
На палубу уже бросили канаты. Времени для откровенного обсуждения не оставалось.
— Что он собой представляет как мужчина?! — вскричал я.
Сестра озадаченно глянула на меня.
Баркас слегка ударился о сваи пристани. Мы причалили.
