Чуть поодаль туманно серела фигура проповедника францисканца. Серые монахи называли себя обсервантами: их приорат находился прямо за дворцовыми воротами в Гринвиче. Когда-то я считал их друзьями; потом они стали моими врагами. И тогда я уничтожил их обструкционистский орден.
Да, еще в середине выделялась фигура в коричневом. Ох уж эти картезианцы! Мне пришлось применить против них самые суровые меры. Они оказались на редкость невосприимчивыми и отчаянно противились просвещению. Поэтому я не удивился, когда ко мне направился этот рыжевато-коричневый монах.
Странно, что я вообще различал его в темноте. Ряса не светилась, как описывают народные предания.
Он мрачно кивнул мне. Я не разглядел его лица, но, полагаю, мне явился Джон Хаутон, лондонский аббат, повешенный за отказ подписать присягу.
— Генрих, — нараспев произнес, вернее, прошептал он. — Вы сбились с пути истинного, ваши деяния греховны. Монахи благочестивы, они творили добро.
— Нет, они погрязли в пороке и сеяли зло.
Не знаю, произносил я эти слова или мысленно отвечал ему.
— Нет, — кротко возразил Хаутон.
Он сказал это так тихо, что я усомнился, слышал ли его на самом деле.
От монахов исходило слабое мерцающее свечение. Их одеяния заколебались, меняя окраску. И вдруг одинокий слабый лучик солнца заглянул в мою опочивальню. Я был совсем один.
Ни следа монахов. Ни следа Екатерины. (Нет, от нее осталось кое-что — безголовый труп. Если бы я велел могильщикам выкопать его и доставить сюда… Но я не приказывал им, и, значит, она гниет в могиле уже два дня. Хотя зимой этот процесс замедляется. Она еще может быть прекрасной. Отрубленная голова уж точно. Наверняка сохранилось лицо — красивая застывшая маска.) Мой воспаленный мозг услужливо рисовал ужасные картины. Воображение могущественно. Король вызвал призрак Екатерины Говард…
XLIX
Скоро в опочивальню набегут обеспокоенные слуги и лекари… Они прослышали о моих выходках давеча на празднике. (Но не вчера ли я противостоял дьяволу во всех его ипостасях?) И что именно произошло? Осмелится ли хоть один человек рассказать мне?
Завершились церемонии утреннего туалета, бритья и завтрака, ритуал чтения ежедневных донесений, теперь предстояло прожить день.
В мой залитый солнечным светом кабинет явился Брэндон.
— Поговорим о прошлом вечере, — сразу предложил я. — Опишите мне его так, словно вас вызвали для дачи показаний под присягой.
— М-да, в общем… — промямлил Чарлз, с мучительным видом переминаясь с ноги на ногу.
Последнее время он заметно прибавил в весе.
— Прошу вас, присаживайтесь.
Я жестом показал на пару стульев у стены. Брэндон перенес один из них поближе к моему столу.
— Ваша милость, — улыбнулся он, — не кажется ли вам, что такие стулья здесь неуместны?
Я промолчал. Потому что не мог вспомнить, откуда появились эти складные деревянные стулья, инкрустированные перламутром. Наверное, их прислал в подарок патриарх Иерусалима.
— Они стояли в испанском шатре, — добавил он. — Помните? Мы видели их, когда в Англию прибыла принцесса Арагонская, невеста Артура. Вашего отца еще не пускали к ней.
В том самом шатре? Когда я впервые встретил Екатерину и влюбился в нее? Меня охватил непонятный гнев. Почему эта рухлядь до сих пор в моем кабинете? Стулья следовало давно выкинуть вместе с прочими вещами из прошлой жизни.
— Это же было пропасть лет тому назад.
— Верно.
Его улыбка увяла.
— Так что же я делал вчера вечером? Что говорил? Уверен, вы мне честно расскажете.
— Вчера был Валентинов день. Мы пировали, и все шло как обычно, вынесли первую перемену блюд в красно-белых тонах, из ларцов раздали сердечные записки, а потом настала пора вторых блюд.
— Ну и?..
— Милорд… Накануне… была казнь. Не простая казнь… На эшафот взошла королева. И поэтому праздник напоминал поминки. По крайней мере, так показалось гостям. Если кто и изображал веселье, то исключительно, чтобы порадовать вас.
— Но как же… как вел себя я?
— Вы вскакивали из-за стола, смотрели в пустоту и разговаривали сами с собой.
— Но моя жена… Она сидела на своем месте, а перед ее золотой тарелкой лежала красная роза без шипов.
— Никто, кроме вас, ее не видел. Она явилась только вам.
— И все… догадались, что это была она?
— Они поняли, что вас испугало нечто ужасное.
— И решили, что их король помешался, — выпалил я.
Суверен выставил напоказ перед всей честной компанией свою одержимость, свои призрачные страхи.
— Они подумали, что вас гложет чувство вины, — сказал он и, помедлив, добавил: — А сочтут ли вас безумным, зависит от того, как вы будете вести себя дальше.
Чарлз пристально посмотрел на меня. Его темно-карие глаза молодо блестели на изборожденном морщинами лице.
— С чего бы мне убиваться! — сердито проворчал я. — Она заслужила смерть.
— Раскаяние… или сумасшествие, — спокойно отчеканил Брэндон. — С точки зрения большинства, ваше поведение объясняется только так. Люди, милорд, склонны упрощать жизнь.
— Вы же понимаете, что я не лишился рассудка.
— Слишком сильное и долгое нервное напряжение может свести с ума кого угодно, — осторожно заметил он.
— Я никогда не был и не буду сумасшедшим! Но вы правы, глупо было затевать пир сразу после казни. Лучше бы мы просто погоревали, отдав должное печальному событию. Мне следовало закрыться в своих покоях и день-деньской лить горючие слезы. Они очистили бы мою душу и смыли бы черное пятно с моей репутации.
— Смерть ничего не значит для человеческой души. Иногда мы теряем любимых… иногда ненавистных врагов… но они неизменно живут рядом с нами. Мне по-прежнему не хватает Марии. Кэтрин не дает мне утешения. Я тоже сделал глупость.
— Я недооценивал вас, — смущенно произнес я, обнимая его.
— А все прочие не понимают, сколь тяжко бремя ваших забот и тревог, — улыбнулся он.
Мне захотелось откровенно рассказать своему другу о моих видениях.
— Меня не оставили в покое и в опочивальне, — признался я. — Кто-то кричал, призывал меня в Длинную галерею. А потом в темном углу появились монахи. Я слышал, как они шепчутся между собой, выказывают недовольство и осуждение.
Он встревоженно вздрогнул.
— Вы слышали крики? Женские крики? Из Длинной галереи, вы говорите? — И, внезапно вскочив с испанского стула, он взволнованно спросил: — А вы помните, что происходило во время службы в дворцовой церкви Хэмптон-корта после того, как вы впервые узнали об измене Екатерины?
