Будь они прокляты! Я постараюсь прожить как можно дольше, дабы сорвать их планы!
По правде говоря, я не представлял, кто мог бы стать моим достойным наследником. Необходимо гармоничное сочетание старого и нового, именно к такому равновесию я стремился всю жизнь. Следовательно… в протекторатный совет для Эдуарда надо назначить представителей обеих фракций. Они сведут к нулю вредоносные идеи друг друга. Но как же все это обременительно!..
Я пригляделся к оставшимся сподвижникам. Они выглядели такими мелкими. «А кроткие наследуют землю…»
[55]
Но каково толкование, точное толкование кротости? Конечно же, она не равносильна бесцветности, близорукости и робости. Но именно такие люди нынче боролись за власть в Англии.
Довольно улыбаясь, я прогуливался среди гостей. Полнота моя стала настолько ощутимой, что ноги уже с трудом носили меня, и вследствие своей объемности я мог разговаривать одновременно только с одним собеседником, стоявшим непосредственно передо мной. Я поговорил с вдовой Брэндона Кэтрин. Лицо ее было заплакано, но она уже примирилась с «волей Всемогущего». Побеседовал с моими племянницами, Фрэнсис и Элеонорой: приятными, здоровыми и разумными молодыми дамами. Они успели обзавестись мужьями и детьми… в отличие от моих бездетных и незаконнорожденных дочерей…
Солнечные лучи струились сквозь высокие окна большого зала. Удобно устроившись в кресле, я обвел глазами великолепное убранство сего скорбного приюта. Страдая душой и телом, я ощущал себя мертвецом. Осталось недолго, и остаток земного пути мне придется пройти в одиночестве.
Кейт беседовала с Томом Сеймуром. Я заметил их далеко внизу. (Не такова ли зоркость соколиного глаза?) Интересно, о чем они могут говорить? Я обратил внимание, что никогда не видел на ее лице такого выражения. Может, она полюбила Тома Сеймура?
Да, я понял это и даже смог мысленно произнести эти слова: «Она любит Тома Сеймура».
В тот миг я действительно почувствовал себя похороненным в склепе вместе с Брэндоном. Он прожил жизнь как истинный рыцарь… и однако никогда, никогда не был близок с женщиной, которая изначально и преданно любила другого. Он умер, не зная, как болит эта душевная рана.
Что ж, зато наши раны являются нашими вернейшими спутницами…
Спустившись в зал, я простился с гостями и отправился в свои покои.
Но не раньше, чем мне стало казаться, как из-под фальшивых траурных капюшонов вырастают блестящие и пылающие бесовские рога.
LXVI
Со времени описанных событий прошло более года. Что же важного случилось с тех пор?
В отношениях с Францией благоразумие продиктовало необходимость мирного соглашения, хотя — Бог знает — это самое благоразумие ненавистно мне не меньше самих французов. Но иного выхода не нашлось, поэтому я разрешил французским послам приехать в Лондон для обсуждения условий договора. Они прибыли после рождественских праздников, и в их честь мы устроили большой прием, правда, он представлял собой слабое подобие былых торжеств. Ах, как пышно отмечали мы достигнутые соглашения прежде! Я отлично помню Лондонский договор 1518 года, когда состоялось обручение двухлетней Марии с французским дофином, Уолси сиял от счастья, а Екатерина Арагонская ходила мрачнее тучи. А потом… но будет уж болтать о пустяках. Да, праздники бывали ослепительными. Но нынче их великолепие потускнело — или глаза мои теперь узрели скрывающуюся за роскошью пустоту, и я стал избегать как излишних трат, так и участия в них. В общем, я позволил французам выкупить у нас Булонь за два миллиона крон, которые они обязались выплатить в течение восьми лет. Ценность этого французского города для Англии была бы неизмеримо выше, когда бы мы могли с неизменным постоянством достойно защищать и содержать его. Однако все мои попытки закончились неудачей. И мне пришлось отказаться от Булони, как от жены, которую не можешь удержать.
Кейт… ах, Кейт… Я не сумел удержать тебя. Ладно, не будем больше о грустном.
Мое здоровье улучшается день ото дня. Увы, я еще более тяжеловесен и неповоротлив, чем раньше, но опасность миновала, моя нога ведет себя пристойно — больше никаких приступов! — посему я надеюсь вскоре вновь приступить к тренировкам, дабы вернуть свои молодые формы. Они скрыты под слоем жира, но теперь, когда болезнь отступила, я намерен стать прежним Генрихом.
Несмотря на хорошее самочувствие, я ежедневно тружусь над завещанием, выбирая помощников для Эдуарда. Кончается тем, что я вычеркиваю все имена и начинаю заново. Тяжкий труд. Никто не догадывается о моем плане. В данном деле я соблюдаю полную секретность. Вот уж удивятся мои советники! Я перехитрил их. Они ошибочно полагают, что досконально изучили мою натуру. А мои записи отлично спрятаны внутри… нет, пока я не смею доверить бумаге место тайника. Но я всерьез решил добиться гармоничного сочетания сил «преобразователей» и «консерваторов».
Вот почему пришлось отрубить голову этой змее Генри Говарду. Он намеревался единолично обвиться вокруг моего Эдуарда, лишить его свободы. Ядовитая вкрадчивая тварь. И я пресек его происки.
Жизнь в королевстве тем не менее наладилась. Я привел мои озорные фракции к мирному сосуществованию, и они уже не вызывают особого беспокойства.
Назойливо досаждали мне лишь звучащие в голове голоса да призрачные видения. Порой я забывал о том, что делаю, но потом стремился как можно скорее исправить положение.
Ах да… помню, еще я обидел того глупца, который недавно (вчера или гораздо раньше?) попросил меня рассказать о моем первом детском воспоминании. Почему я так на него разозлился? Надо будет послать за ним и извиниться. Приведение в порядок даже самых мелких дел последнее время кажется мне важным. Величие должно быть неизменно милосердным.
Уйма времени, бывало, уходила на примирение спорящих в голове голосов. Но постепенно они поутихли, и теперь я могу дольше размышлять о дорогих моему сердцу вещах. Всю свою жизнь я мечтал о спокойном досуге. И вот мои мечты начали сбываться. Как чудесна простая человеческая жизнь!
LXVII
Уилл:
На этом дневник заканчивается, поскольку по прошествии нескольких дней оборвалась и жизнь самого короля. Король Генрих VIII умер в пятьдесят шесть лет, на тридцать восьмом году своего царствования, хотя надеялся жить и царствовать гораздо дольше.
Он так и не оправился до конца после смерти Брэндона. Несмотря на бодрое содержание последних страниц его дневника, большую часть отпущенного ему времени он пребывал в меланхолическом и болезненном состоянии.
Его записи стали далеки от действительности… Неужели он искренне верил в то, о чем писал? Если так, то его сознание настолько повредилось, что он перестал быть самим собой. Далее приведены факты, известные каждому англичанину, но, возможно, неведомые вам на Континенте.
Здоровье короля резко ухудшилось. Сердце работало с перебоями, зачастую начинало бешено колотиться, он страдал одышкой и сильными головокружениями.
