— Мы не собираемся осуждать его! Впрочем, я не позволил бы жене брать в руки еретические книги! Полагаю, леди Анна благочестиво проводит время за чтением канонических текстов Писания? — небрежно бросил я.
— Ничего подобного. Она при мне и к молитвеннику редко прикасалась.
— Ей по душе рыцарские романы? А может, она любит романтическую лирику?
— Никогда не слышал об этом, — ответил он, пожимая плечами. — В Германии вообще не приветствуется увлечение женщин науками или литературой. Считается, что ученые или начитанные особы лишаются очарования женственности.
В этом была доля истины. Достаточно вспомнить поднаторевших в новых доктринах Екатерину или Марию — оттого-то они и превратились в чопорных мужеподобных упрямиц. Елизавета тоже начала проявлять тревожные склонности к учению, что сделало ее серьезной и непривлекательной — совсем как Артура! Никто из кавалеров и не взглянет на Елизавету, печально подумал я. Несмотря на то что она выглядела совсем недурно и вдобавок была законной принцессой.
Итак, прекрасная леди Анна, похоже, соответствует изначальному замыслу Господа. Да, женщине нужны искусство и образование лишь для того, чтобы радовать мужчин.
— Ах! — воскликнул я. — Должно быть, ей нравится музыка!
— С чего вы взяли? — изумленно спросил он.
— А разве нет?
— Я ни разу не слышал, чтобы она музицировала.
Тогда она, вероятно, настолько скромна, что не желает показывать свои таланты перед посторонними. О, превосходно! Какая добродетельная девушка! Я невольно сравнил ее с другой Анной, которая едва ли могла удержаться от игры на лютне перед первым встречным, хотя явно переоценивала свои дарования.
— Я не думаю, что она умеет играть, — добавил он. — Ее брат герцог полагает, что музыканты слишком распущенны и дурно влияют на нравы почтенных дам.
Марк Смитон. Боже, неужели это имя и связанные с ним воспоминания никогда не перестанут терзать меня? Почему до сих пор я так страдаю, ведь прошло уже больше трех лет? Три года, шесть месяцев и два дня…
Уоттон, видимо, тоже припомнил печальные события и в замешательстве потупил глаза.
— Возможно, он прав, — небрежно сказал я.
Значит, леди Анна не привезет с собой коллекцию инкрустированных лютней или затейливо украшенных верджинелов с клавишами из слоновой кости, не порадует она меня и новыми сочинениями. Долгими зимними вечерами мы не будем отдыхать у камина, слушая музыку. Какое разочарование! Но с другой стороны, не появится и новоявленный Марк Смитон, и никто из ухмыляющихся придворных льстецов не преподнесет в дар королеве изысканные и новомодные инструменты.
— Ничего, менестрели усладят наш слух хорошей музыкой и сыграют танцевальные мелодии на балах… — заметил я и, помолчав, поинтересовался: — Она умеет танцевать?
— Нет, ваша милость. То есть я ни разу не видел, как госпожа танцует. По мнению ее брата, балы относятся к греховным забавам, столь же порочным, как увлечение музыкой.
— Бог ты мой! Неужели у них при дворе не танцуют?
Даже Екатерина любила потанцевать!
— Увы, нет. — Он вяло улыбнулся.
Ладно, все равно я уже свое отплясал. После смерти Джейн я не танцевал ни разу, да и прежде из-за больной ноги это занятие давалось мне с большим трудом. А с тех пор язва стала мучить меня еще больше. И к тому же я изрядно прибавил в весе… Теперь танцы причинили бы мне не только физические страдания — никому не доставит удовольствия осознание того, что ты неуклюж и громоздок. Пусть уж у меня будет хорошее оправдание в лице добродетельной молодой жены, и тогда не придется открывать истинную причину отказа от балов: мое загнивающее старое тело.
— А чем же она занимается? — в конце концов спросил я.
— Рукоделием. Я слышал, что у нее получаются чудесные вышивки.
Мне вспомнилась Екатерина и мои бесчисленные рубашки, затейливо украшенные нашими вензелями. После того как мы расстались, слугам пришлось отпороть все вышивки, хотя она всю оставшуюся жизнь продолжала присылать мне новые плоды своих трудов. Перед смертью в Кимболтоне она не успела закончить свой последний вензель. Мне переслали эту рубашку. Теперь она молчаливым укором покоится в сундуке с моей старой одеждой.
— М-да…
Вероятно, леди Анна привнесет в мою жизнь умиротворение и добродетельность. Но по правде говоря, зрелому мужчине вполне достаточно того, чтобы рядом с ним была красивая женщина. Греческие статуи не играют на лютне, не танцуют и не обсуждают премудрости Евангелия, однако можно часами наслаждаться их благородной красотой.
* * *
Пока Анна на пути в нашу славную Англию отважно боролась с пронизывающими ноябрьскими ветрами, я решил подготовить к предстоящей свадьбе приличный гардероб. Честно говоря, мои наряды пришли в плачевное состояние. Однажды в приступе скорби я изрезал свои любимые камзолы, поскольку они напоминали о счастливом времени, когда я надевал их перед встречами с Джейн. Остальные — те, что не вызывали мучительных воспоминаний, — я носил небрежно и не утомлял себя заказом новой одежды. Это была тоже своеобразная дань трауру. Поэтому сейчас выяснилось, что у меня осталось всего несколько относительно приличных вещей, в которые еще вмещалось мое раздобревшее тело.
Увы, я ничуть не постройнел… даже, сказать по правде, стал еще толще, хотя клялся, что этого никогда не будет. Мной владели противоречивые желания, причем одно исключало другое. То есть желания испытывал прятавшийся в глубине души юнец; но благоприобретенная оболочка зрелого Генриха подавляла их, растворяя в своей пространной пустоте.
И вот неожиданно мне вновь страстно захотелось обновок… так в пору юности я желал все переделать в королевских покоях отца. Ко мне пригласили портного, и я, пребывая в превосходном настроении, приготовился к примерке и выбору тканей.
Какой великолепный алый шелк! Из Фландрии? Уж не изобрели ли они новый метод окраски? Что за насыщенный цвет, что за блеск! Эта материя подобна отполированным драгоценным топазам! Итак, начнем… Портной нервно рассмеялся… Узкая мерная лента блеснула, как белая змея. Талия: пятьдесят один дюйм…
Вся радость мгновенно пропала. Неужели моя талия увеличилась на четырнадцать дюймов? И всего лишь за четыре года?
Я подошел к стоявшему сбоку зеркалу и в упор взглянул на свое отражение впервые со смерти Джейн. Сначала мне показалось, что я вижу громадного белого слона. Невероятно! Незнакомая расплывчатая фигура… Что это, жировые складки или несовершенство металлического зеркала?
Но вот сзади появилось что-то красное и тоже волнистое. Значит, все-таки виновато зеркало.
Обернувшись, я увидел за спиной Томаса Калпепера, чей взгляд горел откровенной жадностью.
— О Томас, — сказал я. — Я мог бы догадаться, что вы учуете запах дорогих тканей даже из-за дверей моей опочивальни. Можете выбрать что-нибудь для себя.
