Я глянул на воспаленную ногу и содрогнулся, представив, как эта зараза охватывает мои легкие.
— Неужели вы не способны исцелить меня?
— У меня есть новая целебная мазь, — сказал Баттс, — составленная из алхимических металлов. Но она не поможет, если вы будете напрягать ногу. Для излечения она должна находиться в полном покое. Вам, ваше величество, показан постельный режим.
— И тогда все узнают! — вскричал я. — Нет, я не могу сейчас в разгар праздников валяться в кровати! Вы должны придумать средства, которые позволят мне остаться на ногах.
— Но если мы наложим повязку, она тоже будет заметна, — возразил он. — Увы, держать ваше недомогание под секретом не удастся, и вы будете лишь попусту раздражаться из-за этой язвы.
— Я скрою повязку под камзолами и плащами. Осталось три дня до окончания Святок, до празднования Двенадцатой ночи. Всего несколько дней! Думаю, вам не составит труда ежедневно, по утрам и по вечерам, перевязывать мне ногу, накладывая вашу целебную мазь.
Доктор глянул на меня с явным неодобрением.
— Это совсем не то, что я мог бы порекомендовать в интересах скорейшего исцеления, — непреклонно заявил он.
— Но разве нет ничего поважнее? Из-за дрянной болячки поступиться собственными нуждами? Интересами Англии? Никто не должен узнать, что короля поразил коварный недуг! Некоторых такое известие откровенно порадует… и пойдут разговоры о Божьей каре.
— Ну ладно, — уступил он. — Но повязку мы будем накладывать неукоснительно.
Доктор выложил на подоконник свои инструменты и бинты. Для начала, взяв какую-то губку, он приложил ее к открывшейся ранке. В первый момент меня обожгла боль, но постепенно она притупилась, и нога онемела.
— Жжение порождено очищающим действием спиртовой жидкости, — пояснил Баттс, — а онемение вызвано соком мандрагоры.
Мандрагора. Это ядовитое растение кричит, когда его вырывают из земли, а корень по форме напоминает человеческие ноги и мужские pudenda
[26]
. Поэтому он одурманивает мозг и вызывает онемение плоти…
— Воздействие этого средства наверняка связано с ведьмами и самим дьяволом. Но порой можно обратить вредные свойства к собственной выгоде — так, из мандрагоры изготавливают снотворные и болеутоляющие снадобья.
Ранка онемела не полностью, но боль в ноге поутихла. О блаженство!
— Теперь воспользуемся целительным и успокаивающим бальзамом. Это козий жир, смешанный с жемчужным порошком и кипящим свинцом.
Врач наложил мазь на болячку, словно меренгу на фруктовое пирожное.
— Вот так, — заключил он, удовлетворенно взглянув на результат мастерски проведенной процедуры.
— Боль утихла.
— Отлично. Теперь вы можете одеться и покинуть покои, однако повязка замедлит процесс исцеления. Постарайтесь больше времени проводить в постели, чтобы нога оставалась не забинтованной. А сегодня вечером вам ни в коем случае нельзя больше ходить.
Вскоре меня уложили в кровать, пристроив больную ногу на подушки, и накрыли толстыми меховыми одеялами. В камине потрескивали, шипели и вздыхали яблоневые и вишневые поленья, в воздухе витали чарующе приятные ароматы.
— Выпейте это, чтобы лучше спать, — сказал доктор Баттс, протягивая мне серебряную чашечку с зеленым сиропом.
По запаху он напоминал целебный бальзам. Сперва рот обожгло, но вскоре последовало блаженное умиротворение. Благодаря магии этого средства я почувствовал себя счастливым как никогда.
— С помощью бальзама вы не будете страдать в течение дней, оставшихся до Двенадцатой ночи. Попадая в желудок и передаваясь в кровеносные сосуды, он подавляет боль. Но принимайте его не больше чем по половинке этой чашечки. И не чаще трех раз в день.
— Ладно, хорошо, — пробормотал я.
Баттс поставил флакон на каминную полку. Его содержимое вспыхивало в отблесках огня драгоценным жидким изумрудом.
— Екатерина… королева… Скажите ей, что я уплываю в иной мир, мир блаженного безделья и бесчувствия…
Бедняжка… она ведь дожидается меня в гостиной…
Но, отправившись выполнять мое поручение, доктор не обнаружил в покоях моей жены. Она самовольно покинула их и исчезла неизвестно где.
* * *
Сироп подействовал быстро, и я провалился в глубокий беспробудный сон до самого утра. Проснувшись, я увидел, что солнце давно встало. За окнами синело чистое небо, по полу тянулись полосы золотого света. О вчерашней напасти я вспомнил, лишь спустив ноги с кровати. Резкая боль опрокинула меня обратно на подушки, словно свалившаяся сверху дубовая балка. Значит, мой враг тоже проснулся и изготовился к бою. Ладно же, посмотрим, кто кого! Я вызвал доктора Баттса. Он пришел, наложил мне на ногу дневную повязку и выдал полчашечки сиропа. Потом я пригласил управляющего гардеробом, и мы с ним выбрали наряд, украшенный изысканными драгоценностями, дабы все внимание окружающих сосредоточилось на моем торсе, а не на нижних конечностях.
Такова будет моя стратегия на ближайшие три дня. Маскировка недомогания. Подавление внутренней боли. Использование одежды как союзника в сражении с коварной болезнью.
* * *
Екатерине я разрешил развлекаться с друзьями. Именно от нее мне больше всего хотелось скрыть собственную слабость. Избавленная от необходимости сидеть рядом со мной, она не ограничилась разговорами с придворными франтами, поэтами и своими родственниками из Говардов, но также познакомилась с отпрысками шотландских и ирландских вождей. Согласно общему мнению, этим юношам следовало временно остаться на придворной службе, дабы приобщиться к культуре и получить «приличное воспитание». А его им определенно не хватало. Громадный шотландский князек, чье лицо обильно усыпали веснушки, довольно дико смотрелся в многокрасочных шерстяных одеждах. Над его детородными органами игриво болталась отделанная мехом мошна. У ирландского принца была светлая, оттенка слоновой кости, кожа, а черты отличались женственной, извращенной красотой. Он умел играть на дикарского вида арфе, каковую решительно не хотел выпускать из рук. Впрочем, этот парень не умел танцевать, понятия не имел, как вести себя с иностранными послами или развлекать дам шутливой светской беседой.
Вчера вечером я показал себя во всей красе, исполнив сольный танец; никто не заподозрит, какая необходимость вынудила меня сегодня лениво сидеть среди самых степенных дам и придворных. Они уже достигли среднего возраста и оставили ветреные привычки молодости, находя удовольствие в умной беседе. К сожалению, в их кругу обсуждались лишь вопросы теологии, философии и политики.
Большей частью я разговаривал с дамами — молодой женой Брэндона Кэтрин, вдовой Латимер, леди Анной Герберт и Джоан Чампернаун. Эти благочестивые особы замечательно и ясно выражали свои мысли. И мне пришлось признать, что — как я и подозревал — молодежь нынче склонна оправдывать некоторые изыскания протестантов. Протестантизм, увлекательный и фундаментальный, был внове. Он привлекал своенравные натуры и пытливые умы. Углубившись в эти учения, можно было незаметно утонуть в океане ереси, однако наши милые дамы просто плескались на мелководье, опираясь на доступные женскому уму понятия.
