И это правда. В их клане были женщины, которые привлекали его внимание. А как только какая-то женщина завладевала его воображением, он обхаживал и очаровывал ее до тех пор, пока не добивался своего.
Кара, однако, другая. Она не какая-нибудь простая девушка. Она вовлечена в магическую войну, где Воители сражаются с Воителями, а самое большое на свете зло пытается захватить ее.
Но вместо того чтобы прятаться в углу, зажав ладонями уши, и трястись от страха, она сидит с ним рядом и шьет, как будто ее мир и не перевернулся с ног на голову.
Беда в том, что Лукан уже видит ее в своей будущей жизни. Он мечтает, как притягивает ее к себе ночью и просыпается с ней рядом поутру. Представляет, как вечером, после ужина, они сидят и мечтают о будущем.
И он бы завоевывал Карино сердце упорно и настойчиво, если бы не был чудовищем. А так ему нечего ей предложить.
Лукан быстрыми движениями провел точильным камнем по острию клинка. Он полностью сосредоточился на оружии, оставляя без внимания требования и желания своей плоти и мягкое Карино тело. Снова и снова водил он камнем по мечу. Потом проверил острие на своей коже. Одного легкого прикосновения было достаточно, чтобы на кончике пальца выступила кровь.
— Хоть ты и бессмертный, все же будь осторожен.
Он взглянул на Кару и увидел, что она наблюдает за ним, держа иголку в замерших пальцах.
— Я не умру от раны.
Она опустила руки на колени, позабыв про шитье.
— Ты хочешь сказать, что вы вообще не можете умереть?
— Да нет, такое может случиться.
— Как?
— Если нас обезглавить.
Глаза ее расширились.
— Откуда ты знаешь?
Лукан поднял меч высоко вверх. С минуту он осматривал оружие, потом взял тряпку и вытер клинок.
— Дейрдре просветила нас на сей счет. Мы обезумели от гнева и страха, но эту часть ее разглагольствований я слышал.
— А она говорила что-то еще?
— Да.
— И ты не слушал? — Тон Кары повышался с каждым словом, на лице было написано изумление.
Лукан воздержался от усмешки. Едва ли ей понравится, что он смеется над ее негодованием.
— Я пытался. И я слышал по крайней мере часть.
— Может, там было еще что-то важное?
— Может, да, а, может, и нет. В любом случае это не имеет значения.
Она нахмурила лоб и плотно сжала губы, повернувшись к огню.
— Что такое? — спросил он.
Ореховый взгляд встретился с его глазами.
— Как Дейрдре узнала, где я?
— Понятия не имею. Не мог ли кто в деревне рассказать ей?
— Это возможно, но я так не думаю. Я никому не рассказывала, как умерли мои родители, и никто не знал, откуда я. Как кто-то мог определить, что я именно тот человек, что нужен Дейрдре?
— Хороший вопрос, — сказал Куин, подходя к ним. — Я как раз ломал над ним голову.
Лукан вскинул брови:
— И ты нашел ответ?
— Нет, но он натолкнул меня на некоторые мысли. Как Дейрдре узнала о нас? Как она выяснила, что мы именно те, в ком живет дух?
Лукан крепко зажмурился и чертыхнулся.
— Мы тщательно прятались от всего мира, но тем самым, полагаю, сами упустили возможность узнать что-либо.
Фэллон фыркнул, идя, пошатываясь, от стола к очагу с бутылкой в руке.
— Это чушь собачья, что тебе прекрасно известно. Дейрдре знает все это, потому что прибегает к черной магии.
— Если бы это было так, — возразил Лукан, — то она бы уже опять заточила нас.
Куин переступил с ноги на ногу.
— Не думаю, что Дейрдру привела к Каре магия, хотя, уверен, без колдовства тут не обошлось.
— Это бессмысленно, — сказала Кара и снова взялась за шитье.
Лукан вынужден был с ней согласиться.
— Объясни, Куин.
— Мы все знаем, что Дейрдре могущественна, но насколько? А что, если ее магия имеет определенные пределы? Как сказал Фэллон, если бы могущество Дейрдры было безгранично, то она уже давно поймала бы нас снова.
Фэллон прищурился:
— Хочешь сказать, что она не всесильна, как пыталась нас уверить?
— Именно.
Лукан покачал головой:
— Я своими глазами видел могущество Дейрдры. Даже с сидящими в нас духами нам не одолеть ее. Думаю, никто из вас не забыл ее демонстрацию силы, когда она захватила нас.
Последовало короткое молчание, и Лукан понял, что братья оживляют в памяти те минуты, когда Дейрдре призвала черную магию и абсолютную силу, которая окружала ее. За три сотни лет эта ее сила только возросла.
— А может, она не могла найти Кару до сих пор, потому что что-то изменилось? — высказал предположение Куин.
Лукан отложил меч и скрестил руки на груди. Когда Куин заговорил, он поневоле задался вопросом, не прав ли младший брат.
— Кара, в последнее время не случалось чего-нибудь необычного или важного?
Она вскинула темную бровь, но не подняла глаз от шитья.
— Нет, если не считать важным мой обет Господу.
Лукан разинул рот.
— Ты собиралась стать монашкой?
— Да, — ответила она и еще ниже склонилась над тканью у нее в руках.
Ни каких-либо объяснений, ни причин. Она же красивая девушка, которую, без сомнения, вожделеют мужчины.
— Почему?
Она выдохнула и подняла на него взгляд.
— Потому что мои родители были убиты. Потому что единственным местом, где я чувствовала себя в безопасности по ночам, был монастырь. Я не Макклур. Я не принадлежу к их клану. А мне необходимо быть частью чего-то. В одиночку мне не выжить.
Голос ее под конец сорвался, и Лукану ужасно захотелось подойти к ней, обнять и взять на себя все ее тревоги.
Он почувствовал, что ему трудно дышать. В ее ореховых глазах таилось столько сожаления, тревоги и решимости, что ему захотелось быть тем мужчиной, который изменит ее жизнь. Ему важно было, чтобы она обращалась к нему со всеми своими бедами и нуждами. А еще — чтобы она возжелала его с той же первобытной страстью, что пылала в его крови.
Он заставил себя оторвать от нее взгляд, пока не совершил какой-нибудь глупости вроде того, чтобы вновь заключить ее в объятия. Его потребность в ней была такой неистовой, такой пьянящей, что пришлось изо всей силы стиснуть подлокотники стула, чтобы не потянуться к ней.
Наткнувшись на пристальный, проницательный взгляд Фэллона, Лукан понял, что ему не удалось сохранить свое желание в тайне. Он был совершенно уверен, что Фэллон был свидетелем их поцелуя этим утром.