– Простите, милорд, – ответил индиец и, не дожидаясь приказа, скрутил руки лорду Каррингтону, который лишь бессильно подвывал, глядя, как погибает его сокровище.
Становилось жарко, огонь перекинулся на книжные стеллажи и занавески. Гидеон вошел, коротко кивнул хозяйке и поднял с пола леди Каррингтон, и не подумавшую оказать ему сопротивление. Джеймс сунул палаш в ножны и, поддерживая правую руку левой, шагнул к Роуз.
– Что теперь? – спросила она, глядя ему в лицо.
Он с усилием улыбнулся.
– Теперь – правосудие.
В Португалии пришлось задержаться на полторы недели – требовалось время, чтобы местные власти зашевелились, разобрались в случившемся и начали думать, куда девать преступников. Джеймс задействовал какие-то знакомства, дабы дело получило ход, и через некоторое время из Александрии приехал тамошний чин, которого весьма интересовали люди, устроившие взрыв в ресторане. Кроме того, лорд Каррингтон застрелил несговорчивого, вздумавшего сопротивляться Серхио Переса, который до нагрянувшего с десяток лет назад отшельничества, оказывается, блистал в Лиссабоне и имел весьма влиятельных друзей. Различные чиновники и полицейские хором обещали, что так просто Оливер и его жена, которую он долгие годы выдавал за сестру (это ему помогало в некоторых мероприятиях), не отделаются. А Роуз и Джеймс, дав все показания, отплыли на пароходе из Лиссабона – на сей раз в направлении Англии.
Все эти дни лорд Уэйнрайт по большей части отлеживался в своих комнатах в гостинице, и Роуз старалась не надоедать ему вниманием. Иногда она заглядывала к кузену вечером, но Кунвар говорил, что господин уже спит, и приходилось возвращаться к себе. Рана заживала плохо, и хотя Джеймс прекрасно держался при разговорах с полицией и прочими уполномоченными личностями, Роуз видела, как ему нелегко. Ни разу они не говорили о том, что случилось между ними за прошедшие недели; ни разу Джеймс не пытался ее поцеловать, не смотрел внимательно и резко, и Роуз больше не чувствовала его сильного, словно бы давящего интереса.
На пароходе «Наяда» каюты были маленькие, темные, но Роуз, испытывавшая облегчение пополам с чувством вины, не обратила на это особого внимания. Миссис Браун, которую неприятные приключения в горах ничуть не выбили из колеи (Гидеон по секрету поведал хозяйке, что вдова вела себя со спокойным достоинством и ни один из злодеев не решился поднять на нее руку), мигом превратила небольшую каюту в приятное и уютное место, и Роуз была благодарна ей за это. Она попросила компаньонку сходить к Джеймсу и спросить, не желает ли тот прогуляться по палубе.
Как ни странно, кузен согласился. Когда Роуз поднялась по трапу наверх, туда, где дул береговой ветер и печально кричали, провожая пароход, чайки, Джеймс стоял у перил, глядя на устье реки Тежу.
– Все-таки есть в этом нечто грустное, – поведал он, когда Роуз остановилась рядом. – Расставание. Хотя я довольно плохо знаю Португалию.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Роуз.
– Предаюсь меланхолии – любимому английскому занятию, – улыбнулся Джеймс, и она вздохнула с облегчением: значит, период черного настроения миновал. – Извини, что мы мало говорили с тобою в последнее время. Я уже сказал, что ты вела себя очень, очень храбро?
– Двенадцать раз, Джеймс.
– Как мило, что ты считаешь, – восхитился он. – Я все забывал спросить – кто тебя научил такому удару? Леди Каррингтон выглядела впечатляюще.
Роуз облокотилась о борт. «Наяду» слегка покачивало, но океан казался спокойным, только над горизонтом повисла облачная дымка. Англичане покидали Португалию и увозили с собой два листа карты, которая затем будет выставлена в Британском музее.
– Мой муж, ныне покойный. Когда он наконец рассказал мне, что болен, мы… подружились. Понимаешь, Джеймс? Эндрю годился мне в отцы, а отца я не помню, мне исполнилось три, когда он глупо погиб.
– Глупо?
– Конечно, ты не запомнил. Отец упал с лошади, когда объезжал наши владения. Никакой корабль не пошел ко дну, никакая болезнь не добралась до него – просто лошадь понесла, выкинула его из седла, а он неудачно приземлился. Я не помню отца, но мама всегда рассказывала мне, какой он был замечательный. А Эндрю… Тридцать лет разницы в возрасте, большой опыт по части женщин, обаяние, похожее на твое… Но я в него не влюбилась, нет. Зато доверилась. И мы стали друзьями, хотя он меня любил очень сильно, я знаю. Эндрю сказал, что я вольна после его смерти выбирать, как жить; никто меня уже ни в чем не упрекнет, никто не принудит к браку. И он научил меня разным вещам, например, как огорошить обидчика, который не ожидает подобной прыти от воспитанной леди.
Джеймс выслушал ее сбивчивый рассказ с чрезвычайно серьезным видом.
– Похоже, твой муж был неплохим человеком, Роуз.
– Мне повезло, – согласилась она. – Если бы Эндрю прожил дольше, наверное, со временем я полюбила бы его, несмотря на то, что он-то как раз терпеть не мог путешествия. Но он научил меня не жалеть о прошлом, не жить будущим, а наслаждаться настоящим. Я так и делаю, и это самый ценный совет, который я когда-либо получала.
– А если будущее не сулит ничего приятного? – спросил Джеймс негромко.
– Оно еще не пришло, – твердо ответила Роуз. – Будущее эфемерно. А настоящее мы можем изменить.
Он покачал головой, то ли соглашаясь, то ли нет.
К Холидэй-Корту подъезжали прохладным туманным днем. Сильный, но теплый ветер нес по небу низкие облака, и чудилось, они кипят над головой. После отточенной синевы южных морей, после желтого и голубого света жемчужный английский день показался Роуз неброской драгоценностью. Уходили вдаль поля, на низких каменных изгородях зеленым ковром расстилался мох, и овцы приподнимали черные головы, когда экипаж проезжал мимо. В карете путников было трое – Роуз, Джеймс и миссис Браун; Гидеон сидел на козлах вместе с кучером, а Кунвар следовал за экипажем верхом.
Роуз смотрела в окно.
– Мы скоро приедем.
– Хорошо. – С того момента, как Джеймс сошел с корабля на английскую землю, от него так и веяло печалью и обреченностью. Роуз не могла понять – неужели его действительно вверг в уныние факт, что придется временно побыть здесь, чтобы разобраться с делами и принять титул? Она полагала, что такой жизнерадостный человек, как Джеймс, должен найти выход и снова обрести хорошее расположение духа. Увы. Чем ближе становился Холидэй-Корт, тем мрачнее делался лорд Уэйнрайт.
Когда миновали высокие кованые ворота и под копытами лошадей захрустел гравий подъездной аллеи, Джеймс произнес негромко:
– Роуз, я прошу у тебя об одном одолжении. Пообещай поговорить со мной после того, как мы встретимся с бабушкой.
– Конечно, – ответила она, недоумевая, зачем ему понадобилось просить разрешения.
– Пообещай! – потребовал кузен.
– Я обещаю, Джеймс.
Карета повернула, обогнула клумбу, всегда затруднявшую подъезд к парадному входу, зато кокетливо цветущую анютиными глазками, и остановилась. Подбежавший слуга распахнул дверцу и выдвинул лесенку.
