Мне кажется, нет ни плохих, ни хороших людей. Есть только
люди, которые могут быть самими собой и не могут. Ты перестал быть самим собой.
Ты – это лже-Ты.
Киндзабуро Оэ.
«Футбол 1860 года».
Только простак может соблюсти себя в чистоте. Кто умен и
многогранен и не хочет оставаться совсем в стороне от мимо текущей жизни, тот
неминуемо должен замарать свою душу и стать предателем.
Лион Фейхтвангер.
Часть I
Глава 1
Он помнил, как тяжело умирал его отец. Летом девяносто
первого года, во времена самых больших потрясений, происходивших в стране, отца
сбила машина. Отцу было уже почти шестьдесят пять. Он редко выходил на улицу,
предпочитая передвигаться по городу в своем автомобиле. Гулять он любил только
на даче, за городом. А здесь, выйдя случайно на улицу, чтобы дойти до соседнего
магазина, неожиданно оказался на улице, где в этот момент мчалась неизвестная
машина. «Волга» сбила отца и скрылась с места происшествия. Водителя-убийцу так
и не смогли найти. А отца привезли домой и позвонили Анатолию, чтобы он срочно
прилетел домой, в Киев, где жили его родители.
У отца был переломан позвоночник, и он прожил еще около
суток. В течение этого времени он умоляюще смотрел на жену и детей, словно
пытаясь сказать какие-то важные слова. Но ни писать, ни говорить он уже не мог.
Любые попытки даже поднять руку были бесполезны. Сын видел, как отец плакал,
пытаясь что-то сообщить близким, но так ничего и не смог произнести. На
следующий день отец умер. И даже в последнее мгновение своей жизни он сжимал в
руках ручку, будто собирался написать.
Они никогда не были особенно близки. Отец был сухим,
достаточно замкнутым, малоразговорчивым человеком. За все время учебы детей в
школе он ни разу не появился там, ни разу не поинтересовался, как учатся дети,
какие у них успехи. Его, казалось, не волновали эти проблемы. Он полностью
передоверил воспитание детей (сына и дочери) своей супруге. Сам Андрей
Алексеевич Гудниченко уже несколько лет был персональным пенсионером республиканского
значения.
Во время войны, исправив себе год рождения с двадцать
шестого на двадцать пятый, он ушел на фронт, едва Советская Армия освободила
Харьков в сорок третьем году. И два года воевал в пехоте, получил два ордена
Славы и множество других наград. Вместе с наградами он получил и два ранения,
сначала в Белорусии, а под самый конец войны и в Пруссии, когда шли особенно
ожесточенные бои за Кенигсберг. Ранения были нетяжелыми, и он возвращался в
строй. В первый раз ему прострелили плечо, а во второй раз пуля попала в ногу.
Он считал себя даже счастливчиком. Гудниченко-старший закончил войну не в
Европе, как многие его сверстники, а на Дальнем Востоке, куда перебросили их
дивизию для войны с Японией.
Ему было только двадцать лет, когда в сорок шестом он
демобилизовался и вернулся домой, в разрушенный Харьков. Казалось, что теперь
все будет иначе, по-другому. Но в сорок восьмом его арестовали. Молодой человек
восторженно говорил о дорогах Германии, о налаженном быте в Пруссии, об их
ухоженных садах и участках. Его обвинили в пропаганде зарубежного образа жизни
и дали двенадцать лет лагерей. Награды, конечно, отобрали, а самого Гудниченко
отправили на Север, где он и пытался выживать в одном из лагерей Дальлага
больше восьми лет. В пятьдесят шестом его полностью реабилитировали, даже
вернули награды. Он приехал в Харьков и попытался закрепиться в родном городе,
устроившись на работу слесарем одного из местных заводов.
Через два года он переехал в Киев и поступил в университет,
чтобы получить высшее образование. Ему было уже тридцать три года, когда он
встретил Клавдию, свою будущую супругу. Она училась, как и он, на заочном
факультете, работая на фабрике швеей. Клавдии было только двадцать четыре, и
для нее фронтовик Гудниченко являлся почти легендарным человеком. Летом
шестидесятого у них родился сын, которого назвали Анатолием. Через три года
появилась дочь Олеся.
Гудниченко-старший окончил университет и устроился на работу
в совнархоз бухгалтером. Он довольно быстро делал карьеру: сказывалось фронтовое
прошлое, два ордена Славы. В те годы к фронтовикам было особое отношение по
всей стране, в том числе и на Украине. В шестьдесят пятом они переехали в новую
трехкомнатную квартиру, которую Гудниченко получил, работая в совнархозе. Затем
он перешел в финансовый отдел горисполкома, потом – в Министерство финансов. Он
уходил на работу утром и приходил ровно в половине седьмого, всегда аккуратно
одетый, чисто выбритый. Дома отец почти не разговаривал, дети редко слышали его
голос. Он ужинал, проходил в спальню и читал там газеты до девяти часов вечера.
Он рано ложился и рано вставал. В семь утра он уже делал зарядку на балконе, а
в восемь обычно выходил из дома. Даже когда он купил машину, он не изменял
своим привычкам, раньше других появляясь на службе.
Сын не помнил, чтобы отец когда-нибудь повышал голос или
кричал. Он помнил отца мрачным и малоразговорчивым человеком. В семнадцать лет
Анатолий уехал поступать в московский вуз по разнарядке, выделяемой для
Украины. К тому времени отец был уже начальником отдела республиканского
Министерства финансов.
Анатолий учился в Москве, когда в Киеве произошло по-своему
знаменательное событие. Выяснилось, что отец был представлен к третьему ордену
Славы, который он не успел получить из-за своего ранения в Пруссии. Ошибку
исправили, отец стал полным кавалером орденов Славы, что приравнивалось к
Героям Советского Союза с получением соответствующих льгот. На работе в
министерстве этот факт бурно отметили. Все родственники и близкие поздравляли
отца с получением третьего ордена Славы. А он пришел домой, опустил свой орден
в стакан водки и долго сидел за столом, глядя на этот стакан. Отец почти не
употреблял спиртного, даже война и лагеря не приучили его к этой пагубной
страсти.
Уже в восьмидесятом отец стал заместителем министра финансов
Украины. Он по-прежнему был сухим, сдержанным и мрачным человеком, о чем даже
рассказывали анекдоты. Немногие знали, что он провел восемь лет своей жизни в
лагерях. Все отмечали его боевое прошлое, заслуженные награды, компетентность в
работе. Анатолий, окончив вуз, остался работать в Москве. За время учебы в
столице отец навещал его только несколько раз. Их свидания больше походили на
деловые встречи. Отец останавливался в гостинице «Москва», откуда звонил сыну.
Тот приезжал, ужинал вместе с отцом. Во время ужина они почти не разговаривали.
Иногда отец спрашивал, как идет учеба, сын отвечал, что нормально. На этом их
общение заканчивалось. Отец оставлял сыну обычно пятьдесят рублей на расходы,
считая, что такой суммы достаточно молодому человеку для проживания в Москве, и
затем уезжал в Киев. Прощаясь, они пожимали друг другу руки: им обоим и в
голову не могло прийти, что нужно целоваться при встречах или прощаниях.
Отца хорошо знали и уважали в Министерстве финансов
Советского Союза. Именно поэтому Анатолия сразу после окончания вуза взяли на
работу в центральный аппарат Министерства. К девяносто первому году, когда
трагически погиб отец, он уже был начальником отдела Министерства финансов и
успел даже защитить кандидатскую диссертацию.
