— Куда вы желаете отправиться в первую очередь? — Принц переоделся в скромный серый сюртук без всяких украшений; как и вчера, в этой простой одежде он выглядел не менее принцем, чем в расшитом серебром вечернем костюме.
Когда они вышли из палаццо, обнаружилось, что за дверью стоят два мрачных немолодых типа, достаточно грозных, но и неприметных одновременно. Чарити отметила их присутствие, однако ничего не сказала. Столь малая охрана у принца — весьма неосмотрительно. Никто не выезжает в город без двух дюжих лакеев на запятках кареты, времена сейчас неспокойные. Европу лихорадит в огне смут, Бонапарт триумфально шествует по завоеванным землям… Но, вероятно, принц лучше знает, как обеспечить свою безопасность.
Карета, ожидавшая их, была тоже неприметной снаружи, но удобной и роскошной внутри. Принц собственноручно помог Чарити устроиться на мягком сиденье, сам сел напротив, и они отправились в путь.
— Предлагаю начать с базилики Санта-Кроче, — предложил Рамиро, едва карета тронулась.
— Хорошо, я там еще не была, — обрадовалась Чарити. — Сколько я ни пыталась уговорить моих подружек осмотреть достопримечательности, они лишь хихикали и увлекали меня к модисткам. Модистки — это, конечно, важно, только не в той степени, чтобы отвлечь меня от Флоренции как таковой.
— Итальянцы вообще очень легкомысленно относятся к своему наследию. Мне кажется, они привыкли к тому, что живут среди всего этого.
— Мне просто достались легкомысленные подруги, — улыбнулась Чарити. — Моя родина — Англия, но я не перестаю восхищаться тем, что вижу.
— Для кого-то красота никогда не теряет своей ценности, а кто-то постепенно перестает ее различать.
Чарити показалось, или принц стал говорить теплее? Что-то изменилось в его интонациях, и, пока карета катила по улицам Флоренции, девушка, поддерживая непринужденный разговор, продолжила размышлять о Рамиро.
Интересно, каким он был в детстве? Таким же, как сейчас, или более непосредственным? Люди, живущие на юге, отличаются от северян, как небо от земли: они порывисты, горячи, скоры на расправу и на любовь. Принц таковым не выглядел, хотя смуглая кожа и манеры выдавали в нем южанина. Чарити говорила с Рамиро на общие темы, и все же ей казалось, что между ними идет другой разговор, во время которого оба исподтишка изучают друг друга.
Санта-Кроче, белоснежная и устремленная в небо, таяла в теплых лучах послеполуденного солнца. Выйдя из кареты, Чарити восхищенно замерла.
— Я уже была здесь, на площади, но… Вы правы, в таком освещении все смотрится совершенно по-другому. Сказочно.
— Говорят, церковь заложил сам Франциск Ассизский. — Рамиро предложил Чарити руку и повел внутрь.
— Я читала об этом. — Девушка взглянула вверх, когда они проходили под сводами центрального портала. — Католические средневековые храмы все пронизаны такой своеобразной чистотой, таким светом, что просто дух захватывает.
— Вы же не католичка, — снова не вопрос, а утверждение.
— Я принадлежу к англиканской церкви. А вы, должно быть, ревностный католик?
— По традиции наш кардинал напрямую подчиняется Ватикану. Но католиками в полном смысле этого слова мы стали лет триста назад, когда было принято решение укрепить связи с Испанией и привести наш язык к испанскому.
— Да, логичное решение. Тогда Испания являлась самой сильной державой.
— Вы хорошо знаете историю.
— Я получила неплохое образование, хотя это и необычно для английских девушек.
— В моей семье и девушки, и юноши получают одинаковое образование.
— Я слышала, что в Фасинадо стать монархом может любой член королевской семьи.
— Да, это так. Кого назовет король — и кого утвердит Совет. Так что я — не наследный принц, как многие предпочитают думать.
Внутри церкви было почти безлюдно, светло и тихо. Рамиро и Чарити остановились у входа.
— Я знаю, что это не просто базилика, это пантеон знаменитых граждан Флоренции, — прошептала девушка. В церквях она всегда понижала голос, ей казалось непочтительным оскорблять эту тишину.
— Да, здесь покоятся Микеланджело и Галилей, — ответил Рамиро так же тихо. — А вот могила Данте не здесь, здесь только кенотаф. Как и у Макиавелли.
— Я хотела бы взглянуть на надгробие Данте.
— Это сюда.
Чарити остановилась перед белой гробницей работы Микеланджело, где муза рыдала на саркофаге, а сам Данте, суровый и вдохновенный, восседал на возвышении. Совершенная завершенность композиции, выверенность поз и четкость линий, свойственные руке Микеланджело, создавали эффект, не превращая фигуры в застывшие монументы.
— Печально даже после смерти не вернуться на родину, — принц Рамиро всматривался в лицо скульптуры, изображавшей великого поэта.
— «Здесь покоится Данте, из милого изгнанный края, так поступила с певцом Флоренция, родина злая». Это написано на могиле Данте в Равенне. И он перед смертью распорядился, чтобы его прах не возвращали на родину.
— Так сказали францисканцы в Равенне. Что думал по этому поводу сам Данте, мы уже никогда не узнаем. — Принц смотрел на надгробие. Понять, о чем он думает, по его лицу было невозможно. — Нет хуже участи, чем быть отвергнутым родиной. Данте делал все, как он считал, для блага Флоренции, а в итоге оказался в изгнании. «Земную жизнь пройдя до половины…» Он прославил Флоренцию в веках, но так и не вернулся домой, какая ирония.
Чарити не могла отвести от Рамиро глаз. Принц говорил так, что аж сердце замирало, с такой страстью, с такой силой и убежденностью, что было понятно: для него это больше, чем просто предмет для обсуждения, для него это личное и близкое. Чарити смутилась. Если он так любит свою родину, то он готов пойти на все, чтобы ее спасти. Так зачем принц тратит время, сопровождая Чарити? Чтобы завоевать ее благосклонность, а следом и благосклонность лорда Эверетта? Или он ничего такого в виду не имеет?
— Я вас понимаю, — Чарити встретила его взгляд, не смущаясь и не дрогнув. — Да, понимаю. Вы — принц. И вы в ответе за свою страну. Ваша земля — часть вас, ваша плоть и кровь. Да. Я понимаю.
— Я верю, — Рамиро еще раз взглянул на Данте.
— Но я не могу сказать, что чувствую то же самое. Я женщина — и мне суждено покинуть отчий дом, расстаться с прежней жизнью и начать новую. Мне остается лишь молиться, чтобы новая жизнь и новая земля приняла бы меня не хуже родной.
— И я вас понимаю. — Он помолчал. — У меня есть сестра… И она часто говорит мне о том, что ей придется покинуть родину. Только… она этого не хочет.
— Наверное, быть принцессой — это еще сложнее, чем быть девушкой из общества. Выбора нет.
— По законам нашей страны и женщина из королевской семьи может занять трон: дети воспитываются одинаково, без различий на пол.
— Возможно, от этого вашей сестре еще сложнее, — задумчиво произнесла Чарити. — Она могла бы стать королевой, она воспитана как королева, но ей придется уехать в чужую страну, стать супругой какого-нибудь принца, сидеть дома и растить детей.
