Сегодня он был более мрачен, чем в их последнюю встречу, и Дженни начала уже тяготиться таким общением, когда собеседник молча сидит на диване, время от времени поднося к губам чашку кофе. Поэтому она не стала отказываться, когда один из друзей Джона пригласил ее на танец, но время от времени бросала взгляды в открытые двери зала, сквозь которые был виден диван. В какой-то момент она увидела, как на колени мистера Доэрти вспрыгнула комнатная собачка Конни, и молодой человек отшвырнул ее так грубо, что бедняжка перевернулась в воздухе и исчезла из поля зрения Дженни. Девушка была поражена этим поступком не меньше, чем Алисон, в это время вошедшая в гостиную сквозь другие двери.
В следующий раз Дженни заметила в проеме дверей, как Алисон с холодным выражением лица что-то говорит стоящему перед ней Роберту, а молодой человек с виноватым видом, судя по всему, оправдывается в своем прегрешении.
Проступок этот был вскоре забыт Дженни, но надолго остался в памяти ее матери. У мисс Браун в тот же вечер появились другие причины для глубоких раздумий, связанные с мистером Доэрти. Вскоре после танца она уселась за рояль, чтобы дать потанцевать игравшей до нее барышне. Роберт оказался неподалеку под предлогом помочь Дженни справиться с нотами, а на самом деле чтобы отвлекать ее от игры своими обычными загадочными репликами.
– Вам понравился ваш последний партнер по танцам? Он смотрел на вас, словно вы – пудинг, которого ему хочется отведать.
– Что вы такое говорите, мистер Доэрти!
– Вы сами знаете, что он за вами ухаживает, и вам это приятно, так что отпираться бессмысленно.
– Как вы можете утверждать это, когда знаете, что я вижу его всего лишь в третий раз! До этого мы встречались в театре и на балу у Гринсхиллов и едва обменялись десятком слов.
– Как хорошо вы, однако, помните, где и когда с ним встречались, – ехидным тоном отозвался молодой человек.
Взволнованная, Дженни играла все быстрее и быстрее, так что танцующие едва успевали за ней, с недоумением переглядываясь друг с другом. В конце концов Алисон, не сомневавшаяся, кто стал причиной такой бурной манеры исполнения, подошла к роялю и довольно прохладно попросила мистера Доэрти переворачивать ноты медленнее, ибо ноги танцоров уже почти не касаются земли, а это чревато увечьями. Роберт поспешно извинился, а Дженни, прекрасно понимая, что упрек относится к ней, покраснела и продолжила играть в нужном темпе, стараясь не обращать внимания на слова джентльмена, которые задели ее сильней, чем она ожидала.
Если бы она хоть на миг заподозрила, что его отношение к ней постепенно выходит за рамки дружеского участия, она бы наверняка опознала в его поведении банальную ревность, но Дженни все еще упрямо отрицала очевидное и сейчас была обижена резкими словами и откровенной насмешкой.
Закончив играть, мисс Браун молча перешла в другой конец комнаты, не имея желания разговаривать с мистером Доэрти и едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. Он также больше не приближался к ней, развлекая группу молодых барышень, столпившуюся у чайного столика. В целом Дженни сочла прошедший вечер отвратительным, и, хотя другие гости оказывали ей внимание, она то и дело прислушивалась к веселым голосам, среди которых слышался и смех Роберта Доэрти, враз утратившего свою мрачность.
Дженни даже попыталась определить, какой из молодых леди он оказывает наибольшее предпочтение, внезапно сообразив, что его недавние слова о перемене чувств могут быть вызваны появлением новой привязанности. Ей показалось, что он излишне внимателен к мисс Элейн Страттон, статной красавице с манерами мисс Марч, и это открытие настолько испортило Дженни настроение, что она попросила матушку отправиться домой по причине, разумеется, головной боли.
Алисон, уже заметившая, что между ее дочерью и мистером Доэрти вышла какая-то размолвка, а также не упустившая из виду его внезапную живость и галантность по отношению к другим леди, встревожилась еще больше, если только это возможно. В карете она хотела заговорить о молодом джентльмене, но Дженни была так огорчена, что мать, жалея ее, сдержала свое любопытство.
Оказавшись каждая в своей комнате, дамы дали волю своим мыслям, предметом которых являлся один и тот же мужчина.
Миссис Браун думала о том, насколько сердце Дженни затронуто на этот раз и отдает ли она себе отчет в том, что юноша ей небезразличен. С точки зрения матери, это было именно так, но она опасалась, что при попытке поговорить дочь будет все отрицать, отчасти из неуверенности в себе, отчасти из боязни показаться непостоянной, так как слишком быстро отвлеклась от мыслей о прежнем возлюбленном.
На следующий день принесли письмо для мисс Браун. Тетя Джозефина и Алисон только переглянулись, когда Дженни попросила разрешения удалиться к себе, чтобы прочесть послание. До сих пор она получала только сообщения от мисс Долни или Конни Кастом и никогда не покидала комнату, чтобы прочитать их. Судя по всему, это письмо от джентльмена, и не надо долго мучиться в догадках, чтобы понять, от кого оно.
Едва закрыв за собой дверь, Дженни развернула лист бумаги, исписанный острым, четким почерком, свидетельствующим о характере автора.
«Мисс Браун!
Обращаясь к вам письменно, прошу вас простить мне и эту дерзость, как до того прощали некоторые отступления от правил приличий, и хотя бы дочитать это письмо до конца, прежде чем порвать его.
Надежда на ваше дружеское отношение еще живет во мне, несмотря на мое несносное поведение вчера вечером. Признаюсь вам, в основе моей непочтительности и дурных манер лежит обыкновенная ревность. Это признание не красит меня, но может послужить мне хотя бы небольшим извинением.
Вчера я намеревался продолжить начатый ранее разговор и открыть перед вами свои страхи и опасения в надежде на ваше доброе участие и разумный совет, но, пока я собирался с духом, вы упорхнули танцевать с этим хлыщом, недостойным даже открывать перед вами дверцу кареты. Вот, опять я впадаю в этот грех, пытаясь очернить молодого джентльмена, который не сделал мне ничего худого; но я знаю его как легкомысленного юношу, ни в коей мере не способного понять, сколь прекрасна и глубока ваша натура. А потому я имею смелость считать его недостойным вашего внимания.
Но оставим его и вернемся к нашему с вами разговору, который так неудачно прервался. Я готов понести любое наказание, только не лишайте меня вашей дружбы! Отчаянно надеясь не потерять ее, я осмелюсь изложить на бумаге то, что не смог выразить словесно.
Я говорил вам, что в моих чувствах к некоей леди произошла перемена, благоприятная для моего сердца, но тягостная для моей натуры, ибо я почитал себя человеком более постоянным. Однако после долгих и мучительных размышлений я уверовал, что причиной моего охлаждения к прежней даме является сравнение ее качеств с совершенствами другой леди. Познакомившись с истинной добротой и преданностью, мог ли я смотреть прежними глазами на непостоянство и мнимое добродушие, узрев совершенную простоту и невинность, мог ли я продолжать восхищаться лицемерием и кокетством?
