Внезапно зазвонил телефон. От неожиданности оба вздрогнули.
– Не подходи, – зашипел Леха. – Вдруг твоя
мать проверяет, не прогуливаешь ли ты!
– Да ты что, маме это и в голову не вскочит.
Он схватил трубку:
– Алло!
– Гошка? Привет, это Маня!
– Привет, Маняша. Ты где?
– У нас физичка и географиня заболели, представляешь,
какой кайф! А ты тоже заболел? Сашка сказала, что тебя не было и Лехи тоже, вот
мы и подумали, что у вас какие-то дела.
– Мань, а Саша дома?
– А что, она тебе нужна? – ревниво осведомилась
Маня.
– И она, и ты, и Ксюха.
– У вас что, опять что-то?
– Маня, мы с Лехой вас ждем, надо поговорить.
– Да? А Никита?
– Никита заболел. Короче, подваливайте ко мне, чем
скорее, тем лучше.
– Да, бабье, бабье, кругом бабье! – поморщился
Шмаков.
Глава IV. Что делать?
Когда девочкам рассказали всю историю с самого начала, Ксюша
спросила:
– Гошка, а ты бумажку переписал хотя бы?
– Переписал, а что толку?
– Покажи!
Гошка подал ей бумажку.
– У меня есть идея…
– Какая?
– Надо ее немножко переделать, ну там цифры местами
поменять, буквы…
– Зачем это? – вмешался Леха.
– Чтобы показать ее тому дядьке. Он вечером пойдет
гулять с собакой, а вы подойдите к нему и скажите, вот, мол, нашли только
какую-то бумажку.
– И что? – вырвалось у Гошки.
– А то, что вы сразу поймете, за чем они охотятся. Если
не за этой бумажкой, то он на нее и не взглянет.
– А что это нам даст? – полюбопытствовала Маня.
– Кое-что даст все-таки, – стояла на своем
Ксюша. – Во-первых, мы поймем, из-за чего весь сыр-бор… А во-вторых,
завяжется какой-то разговор, может, он вам свой телефончик даст или даже
какое-то поручение.
– Насчет поручений – это вряд ли, – покачал
головой Гошка, – а вот записку показать можно.
– Эй, послушайте, записку можно показать, но только
совсем-совсем другую, не с какими-то там цифрами-буквами, а самую обыкновенную
записку, допустим, любовную, – затараторила Маня.
Все с любопытством на нее уставились, ожидая объяснений.
– Как вы не понимаете, – горячилась
девочка, – если показать ему переделанную записку, он сразу что-нибудь
заподозрит. Откуда мы знаем – вдруг он сразу заметит подделку? И тогда может
такое начаться! Пострадает и ваш этот Горыныч…
– Горенич, – машинально поправил ее Гошка.
– Ладно, какая разница, Горенич или Горыныч, главное,
что он может пострадать, и потом, этот дядька сразу вас раскусит. Смекнет, что
вы с ним в какие-то игры играете.
– Да, Маня права, – поддержала ее Саша, старшая
сестра.
– Точняк, – кивнул Леха. – Тогда нам кранты!
– Ну так лучше вообще к нему не соваться, –
проговорила Саша.
– Да нет, пожалуй, сунуться стоит, только надо
придумать какой-нибудь нормальный текст, чтобы он не подумал… – сказал
Гошка.
– Нет, не надо никакого текста! – закричала
Ксюша. – У меня дома есть куча бумажек, на которых пулю писали.
– Пулю? Какую пулю? – подняла брови Саша.
– Это когда играют в преферанс, ведут записи, –
объяснил Гошка. – Да, Ксюха, это здорово. Он нас за полных придурков
примет, а это очень полезно.
– И не опасно ни для кого! – воскликнула Маня,
больше всего беспокоившаяся о Гошкиной безопасности.
– Значит, решено, – подвел итог Гошка, –
Ксюха принесет записку, а мы с Лехой вечером смотаемся в сквер, к тому дядьке.
– Слушайте, а у меня еще одна мыслюндия
родилась… – перебил его Леха.
– Мыслюндия? – рассмеялась Саша.
– У народа, у языкотворца, появился новый
подмастерье! – вдохновенно продекламировала Маня.
Все удивленно на нее посмотрели.
– Чего уставились? Это я Маяковского переделала. У него
есть стихи «Сергею Есенину». «У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга
подмастерье».
– Манька, у тебя новая фаза началась? – засмеялась
Ксюша. – Раньше ты сама стишата лудила, а теперь классиков переделываешь?
– Ничего я не лудила! – оскорбилась Маня. – И
вообще отвяжитесь от меня.
– Да нет, Маня, что ты, у тебя просто клево это
получилось, насчет подмастерья, – успокоил ее Гошка. – Кстати, какая
там у тебя мыслюндия родилась, подмастерье?
– А я забыл, – смутился Леха, – вы как начали
тут про поэзию дундеть, я сразу и увял.
– Цветочек наш нежный, увял он от нескольких строчек,
давайте, подруги… Нет, не так! Наш нежный цветочек увял от трех строчек! –
закричала Маня.
– Ну, Маня, это уже ближе к норме, – заметила с
хохотом Ксюша.
– Наш цветочек Шмакодявый, белокурый и кудрявый! –
уже несло по кочкам Маню.
– Заткнись, Малыга! – буркнул Леха. – Тут
дело серьезное, а она…
– А она такая дура, все культура да культура…
– Манька, уймись! – прикрикнула на нее Саша, хотя
все уже покатывались со смеху, даже Шмаков.
– Тихо, Манечка, уймись, замолчи, уйди, заткнись!
– Маня! – схватила ее за плечо и начала трясти
Саша. – Это же глупо! Охота тебе выглядеть дурой? Дело-то и вправду
серьезное.
– Ладно, отвяжитесь. Я молчу!
– И отлично. Ну, Шмаков, ты вспомнил?
– Нет, забыл. Хоть убейте!
– Значит, не больно ценная была твоя мыслюндия, –
заключила Ксюша.
– Кто ее знает, я не помню, – махнул рукой
Леха. – Ну и фиг с ней.
– Погодите, надо поговорить серьезно, – начала
Саша, – это не шутки: человек в беде. Пока только один, но их может стать
больше.
– Между прочим, еще не факт, что эта самая Наташа тоже
не угодила в лапы преступников, – заметил Леха.
– Ты же утверждал, что она сама преступница! –
напомнил ему Гошка.
– Не исключено, между прочим.
– Дайте же сказать! – потребовала Саша. – Так
вот, нас пятеро, начинаются каникулы, времени будет много, и мы должны
действовать по трем направлениям. Первое – дядька с собакой, второе – мама и
дочка этого Горенича и третье – Наташа.
Гошка смотрел на Сашу, слушал ее милый голос и соглашался с
каждым словом, хотя она ничего особенного пока не сказала.
