— Сегодня утром, — спокойно сказал Ронкаль, — у меня
документы на другого человека. Они не видели, как я вошел в отель.
— Сегодня я должна быть в тюрьме, — нервно сказала она.
— Я знаю.
— Он прилетает завтра, — сказала она, имея в виду Марата.
Ее гость снова кивнул головой. Потом сказал:
— Меня просили передать вам, что завтра вечером вы должны
покинуть Сантьяго. Сразу после приезда нужного нам человека.
— Почему так быстро? — вырвалось у нее.
— Вас будут ждать в Буэнос-Айресе, — вместо ответа произнес
Ронкаль.
Она кивнула, уже не решаясь спорить.
— Ваш номер вчера вечером обыскивали, — заметил Ронкаль.
— У меня ничего нет.
— Они ничего и не нашли. Я слышал их разговор. До свидания.
Он встал и вышел. А она так и осталась сидеть на своей
постели и лишь спустя время уныло поплелась в ванную комнату принимать душ. В
это утро она почти не спала. В девять часов позвонил Дорваль.
— Ты ушла так тихо, что я даже не проснулся.
— Я не хотела тебя будить, — сказала она.
— Напрасно. Мне хочется видеть твои глаза все время. Открой
дверь своего номера.
— Что случилось?
— Ничего. Открой дверь.
Она положила трубку телефона на столик и подошла к дверям.
Открыла и увидела перед собой прикрепленную к дверной ручке красную розу. Взяв
цветок, она вернулась к телефону.
— Спасибо.
— Ты не хочешь позавтракать?
Она взглянула на часы.
— У меня мало времени. Сегодня я беру интервью у начальника
центральной тюрьмы.
— У меня тоже. Хотя я интервью брать не буду. Жду тебя
внизу.
Она положила трубку.
Спустившись вниз через десять минут, она увидела его,
сидевшего в компании своего друга. Она подошла ближе.
— Знакомьтесь, — представил ее Дорваль своему напарнику, —
Мария Частер. А это Франсуа Юэ.
— Очень приятно. — Она пожала руку второму французскому
офицеру, встретившись с его взглядом. В отличие от Дорваля его напарник был
более плотным и коренастым. Но таким же галантным, как и все французы. Он
поцеловал руку подошедшей женщине. Потом был завтрак, нарушаемый репликами в
основном Дорваля. Юэ молчал почти все время, а Марина не решалась говорить,
словно помня о завтрашнем событии.
Завтра в Сантьяго прилетит Марат. И завтра Ронкаль должен
его убрать. Она не сомневалась, что сидевшие с ней оба французских офицера
будут этому мешать. И не знала, каким будет исход этого поединка. Но понимала,
что к завтрашнему числу кровавая драма будет завершена. И исходом этой драмы в
любом случае будет ее разбитое сердце.
После завтрака она попрощалась с обоими французами и поехала
к зданию тюрьмы. Собрав волосы под темный берет, надев куртку и джинсы, она
стала похожа на подростка. Ронкаля нигде не было видно, но она не сомневалась,
что он все время где-то рядом. Словно она чувствовала его незримое присутствие.
Обычные формальности, связанные с прохождением в здание администрации
Центральной тюрьмы, заняли около получаса. И наконец, она вошла в кабинет
начальника тюрьмы, согласившегося на беседу с ней. Это был маленький,
приземистый человечек с какими-то карикатурно большими усами. Увидев вошедшую
женщину, он привычно нахмурил брови.
— Это вы Мария Частер? — спросил начальник тюрьмы.
— Да, сеньор. — Она стояла на пороге.
— Какое у вас ко мне дело?
— Я хочу получить у вас интервью для нашего журнала.
— Я не даю интервью.
— Но наши читатели интересуются внутренней жизнью в вашей
стране. Левые газеты утверждают, что у вас имеются нарушения прав человека. А
мы, наоборот, хотим рассказать, как процветает демократия в Чили, — почти не
скрывая иронию, сказала Марина.
Она все еще стояла, он не приглашал ее сесть.
— Мне все равно, что пишут ваши левые и правые газеты, —
разозлился начальник тюрьмы, — я не имею права давать никакие интервью. Уходите
отсюда.
В этот момент в кабинет вошел кто-то третий. Марина
обернулась. Это был подтянутый офицер, тоже небольшого роста, с резкими,
четкими чертами лица. У левого глаза виднелся небольшой шрам.
«Почему они все такого невысокого роста? — подумала Марина.
— Их, наверно, готовят в одном инкубаторе. Или они все хотят быть похожими на
своего бывшего кумира Франко?»
Но по тому, как вскочил начальник тюрьмы, она поняла, что
вошедший имеет отношение к высшему начальству.
— Сеньор Родригес, — услужливо залепетал начальник тюрьмы.
— Кто это? — спросил Родригес, проходя к его столу и
показывая на Марину, словно ее здесь и не было.
— Журналистка. Из Мексики, — засуетился начальник тюрьмы. —
Я ее сейчас выгоню. Уходите, сеньора.
— Подождите, — сказал Родригес, — вы пришли сюда написать
репортаж?
— Читатели хотят знать, что происходит в вашей стране, —
осмелев, сказала Марина, — мне нужна информация.
— Нужно помочь молодой женщине, — улыбнулся Родригес, — мы
покажем ей все, что она хочет увидеть.
— Конечно, сеньор, — сразу согласился начальник тюрьмы.
— Что вы хотите увидеть? — спросил Родригес. — Заключенных,
наших офицеров, условия в тюрьме? Что именно?
— Что вы мне покажете. — Ей не нравился развязный тон этого
офицера.
Она уже жалела, что не послушалась совета начальника тюрьмы.
Родригес усмехнулся.
— В таком случае пойдемте, сеньора. Мы покажем вам много
интересного.
И она пошла за этим офицером. Тюрьма была переполнена
заключенными. Сразу после переворота людей начали сгонять на стадионы,
превращая их в огромные концлагеря. Потом, как-то рассортировав заключенных,
начали строить специальные поселения на юге страны. Но тюрьмы в городах все
равно были переполнены. Каждый день находили новых коммунистов, социалистов, профсоюзных
активистов и просто людей, не очень лояльно относящихся к правящей в стране
хунте.
При любых потрясениях, при любых карательных акциях против
большого количества людей в их число всегда попадают случайные и невиновные
люди. При этом имеется большая вероятность того, что люди, ответственные за
проведение подобных акций, постараются включить в число возможных жертв и своих
личных недругов, сводя личные счеты. История богата подобными примерами. Когда
начинается волна репрессий, не особенно разбираются с каждым отдельным
человеком. И существующая вероятность попадания под этот маховик случайных
людей тем больше, чем больше поднявшаяся волна. Таковы объективные законы
человеческой подлости.
