Марина шла за своим проводником, словно Данте, проходящий круги
ада. Она впервые попала в тюрьму. В ее подготовке, очевидно, имелся
существенный пробел — она никогда ранее не бывала в подобных учреждениях. И
хотя внешние признаки не вызывали особых ассоциаций, она слышала крики,
доносившиеся из камер заключенных, и возгласы надзирателей. Остальное
дорисовывала фантазия.
— Вам интересно? — холодно спросил Родригес.
— Пока не очень, — призналась она.
Он неприятно улыбнулся и пошел дальше. Начальник тюрьмы
бежал рядом. Они вошли в какое-то помещение, где стояло лишь несколько стульев
и стол. Родригес сел за стол и презрительно кивнул начальнику тюрьмы.
— Можете идти.
Тот быстро выбежал за дверь.
— Садитесь, — разрешил Марине Родригес, — давайте поговорим.
— Простите, — сказала она, усаживаясь на стул и доставая
магнитофон, — я не знаю, с кем разговариваю.
— Это и необязательно, — ответил ей неприятный собеседник, —
и выключите свой магнитофон. Здесь это не принято.
Она убрала магнитофон в сумку.
— Я попрошу привести к нам кого-нибудь из заключенных, —
неприятно улыбнулся Родригес, и она вдруг поняла, что он специально привел ее
сюда. Почувствовала это почти интуитивно. Родригес вызвал дежурного и приказал
ему доставить заключенного, взятого вчера вечером.
— Вам будет интересно, — улыбнулся Родригес.
Она с ужасом подумала, что непонятным образом предчувствует
дальнейшее развитие событий. И не ошиблась. В комнату ввели измученного,
избитого, в кровоподтеках и ссадинах ее связного. Это был Франсиско Эганьа.
Он встал перед ними, прислонившись к стене. Рядом стоял
высокий красномордый надзиратель.
— Не прислоняться, — заорал он, ударив старика по лицу.
Тот покачнулся, но устоял на ногах.
— Вы можете поговорить с этим заключенным, — улыбнулся
Родригес, — он коммунист и знает много интересного.
Эганьа молчал. Она поняла, что именно их приезд
спровоцировал арест старого коммуниста. Очевидно, чилийские власти давно
следили за ним, пытаясь выйти на его связи. И зафиксировали его встречу с
мексиканскими журналистами. После отъезда ее «оператора» и звонка Чернова,
который они наверняка прослушали и записали, старик был обречен. Власти просто
обязаны были его взять, хотя бы для того, чтобы понять — почему именно к нему
приезжали журналисты для встречи. Косвенно это, конечно, подтверждало алиби
самой Марины. Если бы ее подозревали в связях с коммунистическим подпольем, они
никогда не стали бы арестовывать старика и демонстрировать его в тюрьме. Они
попытались бы выйти на их связи. Но, арестовав его, они хотели выбить из
Франсиско все возможные показания. Очевидно, это им особенно не удалось, иначе
Родригес разговаривал бы совсем по-другому.
— Я его знаю, — вдруг чудовищно спокойно сказала Марина. Она
успела просчитать все варианты и выбрала самый рискованный. Даже Франсиско
посмотрел на нее с укором. Или это ей так показалось. А вот Родригес явно
заинтересовался. Он не ожидал подобного развития событий.
— Вы его знаете? — недоверчиво спросил офицер. — И кто это
такой?
— Франсиско Эганьа, — спокойно ответила Марина и снова
прочла немой укор в глазах ничего не понимающего старика.
— Как интересно, — нахмурился Родригес. Он не понимал, какую
игру она начала, и это его явно раздражало. — Каким образом мексиканская
журналистка знает такого террориста, как он? Вы можете объяснить?
— Конечно, могу. — Она говорила это не столько для
Родригеса, сколько для стоявшего перед ней измученного старика, словно чувствуя
свою вину перед ним. — Мой оператор предложил снять интервью с разными людьми,
в том числе и с бывшими коммунистами. Он и дал мне имя и телефон этого
человека. Я с ним встретилась два дня назад у Ратуши и полчаса разговаривала.
Он сказал мне обычный набор штампованных ругательств в адрес вашего генерала.
Ничего конкретного. Просто общие слова о нарушении прав человека. Когда я ему
сказала, что нужны доказательства, он обиделся и ушел. Вот и все.
«Пусть лучше его сажают за оскорбление хунты, чем за
шпионаж», — подумала Марина и наконец увидела в глазах стоявшего перед ней
заключенного радостное понимание. Ей показалось даже, что он кивнул в знак
солидарности. А вот Родригеса ее слова просто взбесили.
— Он еще смеет ругаться. Подлец, террорист, — уже не
сдерживаясь, офицер вскочил со своего места и дважды ударил старика по лицу.
На этот раз Эганьа упал.
— Подними эту мразь и убери отсюда, — приказал Родригес, —
хотя подожди. Дай ему стул. Пусть сядет.
Надзиратель, подняв старика, усадил его на стул.
— Она сказала правду? — спросил Родригес.
Старик молчал.
— Говори, — закричал Родригес.
— Мы с ней действительно встречались, — словно нехотя
признался старик, — но она не стала меня слушать. Они ищут какого-то военного
или морского офицера, чтобы взять у него интервью. И я посоветовал идти в порт.
Рядом с домом моего родственника стоят два корабля — «Майпу» и «Боливар». Я ей
посоветовал идти туда.
«Морской офицер, — лихорадочно подумала Марина, — он говорит
о Сабельи. Тот работал в лаборатории военно-морских сил. Нужно запомнить
название кораблей. Какой молодец этот старик».
— Дальше, — приказал Родригес.
— Больше ничего, — устало ответил Эганьа, — я старый
человек, сеньор офицер, и мне не нужно врать. Я видел, что она мне не верит, и
поэтому ушел. Мне незачем встречаться с такими журналистами. Теперь я вижу, что
был прав.
Родригес молчал. Он чувствовал, что попал в западню, устроенную
самому себе, но не понимал, где именно оступился.
— Уведите, — приказал он надзирателю.
Тот поднял старика за плечо. Уходя, Эганьа даже не
обернулся. Марина дважды кашлянула, словно прощалась с ним навсегда. И только
когда они остались одни, Родригес вдруг протянул руку и сорвал с нее берет.
— У вас красивые волосы, — произнес он грубо, — не нужно их
скрывать.
Она тряхнула головой, освобождаясь от его руки.
— Именно поэтому я их и прячу, — резко сказала она.
— Вы не боитесь? — вдруг спросил Родригес. — Я ведь могу
оставить вас здесь навсегда.
— Не боюсь, — она твердо посмотрела ему в глаза, — в отеле
знают, куда я пошла. Там полно иностранцев. Знают об этом в Мехико и в
Буэнос-Айресе. У вас будут большие неприятности, сеньор Родригес, если вы меня
действительно задержите.
— Убирайтесь! — нервно произнес он. — И уезжайте из нашей
страны. Чтобы вы никогда больше не появлялись в Чили. Если вы попытаетесь
вернуться еще раз, я лично посажу вас в тюрьму, сеньора Частер.
