— А вы сами не хотите принять лекарство?
— Да, конечно, сейчас.
Повернувшись, он быстро пошел к источнику. Она увидела, как Андре взглянул на кувшин черноволосой девочки, но поскольку он стал единственным сосудом, которым все пользовались, Андре опять вернулся с одной только маленькой серебряной кружечкой. Когда Анджелина осушила ее, он тщательно сполоснул кружку, и так как кувшин снова был пуст, наполнил его, прежде чем утолить собственную жажду. Принял ли он, в конце концов, лекарство, Анджелина так и не видела. И она вдруг подумала — а что если Андре отдал ей свой последний или даже единственный порошок?
Такое количество принесенных ей жертв начинало казаться Анджелине чрезмерным. Мейер отдал ей свой мундир, Оскар дождевик, а теперь Оскару, тихому, благородному Оскару, который так прекрасно наигрывал цыганские мелодии на гитаре — больше не нужен дождевик…
Ее мысли путались, ноги подкашивались, и она вынуждена была прислониться к досчатому забору. Андре застрял у источника, он болтал там с детьми, раздавал им мелкие монеты. Наконец, он направился к ней, слегка покачиваясь — так казалось Анджелине. Причем деревья вокруг тоже начали качаться и кружиться, а двое подростков, приближающихся к Анджелине вместе с Андре, почему-то открыли рты от изумления, глядя на нее. Анджелина сделала шаг навстречу Андре и рухнула на землю. Он подхватил ее и подтащил к забору. Двое подростков держали коней, а те все еще щипали молодую зелень, стоя теперь у самого забора.
— Прости, Анджелина, — пробормотал Андре. — У меня не было другого выхода.
Он поднял ее, постанывая от боли в раненой руке, почти перебросил ее тело через плечо, взобрался на среднюю планку забора, используя ее как приступку, чтобы сесть на лошадь, и ловким движением уселся в седло вместе со своей ношей. Андре устроил ее безвольное тело впереди себя, держа Анджелину в объятиях, она неподвижно лежала, прислонившись щекой к его груди. Он пришпорил лошадь, и та пошла усталой рысью. Укачивающее движение подействовало на Анджелину усыпляюще: ее тяжелые веки сомкнулись, и она заснула.
Утренний солнечный свет проникал золотыми лучами в комнату через большие окна и разгонял постепенно ночную прохладу своим живительным теплом, кроме того в обложенном мрамором камине был разведен небольшой огонь, который горел, бодро и уютно потрескивая. Анджелина лежала под сенью полога на большой кровати из палисандрового дерева, которое было украшено глубокой резьбой, изображавшей листья аканта. В ее изголовье лежала подушка, одетая в отделанную кружевами батистовую наволочку, а вся она была уютно обложена мягкими подушечками, покрытым охристым атласом с вышивкой. С одной стороны кровати на маленьком столике красного дерева стоял начищенный до блеска серебряный поднос, на нем красовались фарфоровый, расписанный розами кофейник с горячим шоколадом, от которого распространялся аромат, и чашечка с блюдцем, кроме того рядом стояли тарелочка с еще теплыми булочками, укрытыми льняной салфеткой ручной работы, и маленький букетик нарциссов в серебряной вазочке. Дразнящий аромат шоколада сливался с сильным благоуханием цветов и плыл по комнате. Кроме того на каминной полке был поставлен сосуд из матового стекла с ароматической смесью, согретой исходящим от камина теплом.
Анджелина потянулась к шоколаду, налив в чашку густой коричневый напиток. Она никогда в жизни не была окружена такой заботой и комфортом, даже когда бывала больна. Если судить по созданному для нее хозяевами дома уюту, можно было предположить, что Анджелина представляла собой жалкого инвалида или даже находилась при смерти. Три дня ей не позволяли покидать постель. Ее снабдили журналами последних парижских мод, романами и бесчисленными тарелочками со сладостями, чтобы она могла время от времени полакомиться. Хозяйка дома мадам Делакруа изредка наведывалась к ней, но большую часть дня Анджелина проводила одна, отдыхая и восстанавливая силы.
Первое время она чувствовала себя настолько утомленной и обессиленной, что не могла ничем заниматься и часами была погружена в блаженную полудрему, наслаждаясь роскошным уютом, окружавшим ее.
Она была до того изнурена, что даже не стала протестовать, когда ее искупала в ванне, как малого ребенка, вымыла ей голову и причесала волосы горничная мадам Делакруа. Туман в голове был для нее в некоторой степени спасителен. Она не могла сосредоточиться и вспомнить подробности своего долгого и утомительного путешествия в Новый Орлеан. Когда воздействие порошков, которые ей дал Андре, на ее организм кончилось, и она очнулась, Ничейная Земля была далеко позади, а Анджелина, оказывается, уже двенадцать часов покачивалась, лежа в повозке, которую достал для нее Андре. Он категорически отказался повернуть назад, а она чувствовала себя настолько больной и разбитой, что когда попыталась выйти из повозки, закачалась, и непременно упала бы, если бы Андре не подхватил ее.
Они ехали еще целую ночь до следующего утра, воспаленные от усталости глаза Андре покраснели, и он заметно спал с лица. Наконец, они сделали остановку на одной плантация. Андре не был знаком с хозяевами усадьбы, но, несмотря на это, они накормили путешественников и дали им припасов в дорогу, а также предоставили имкров в комнате для гостей, специально устроенной в одном из крыльев дома для заезжих постояльцев, которым некуда было деться на пустынной дороге. Андре лег спать на улице под повозкой, завернувшись в стеганое одеяло, прямо на земле. А Анджелина провела ночь в удобной постели. Что их хозяева подумали по поводу такого странного поведения гостей, они так и не узнали, потому что уже на рассвете покинули усадьбу. При этом Анджелина не испытывала физических недомоганий, но у нее был полный упадок сил, так что ей казалось совершенно безразличным, куда она и с кем едет.
Единственное, что отчетливо запомнилось Анджелине, был их приезд в городской дом Делакруа и встреча с мадам Элен, матерью Андре. Мадам была настолько шокирована, что не смогла скрыть выражения панического ужаса на своем холеном лице. Причем, казалось, тревогу у нее вызывало не нарушение каких-то правил приличия, а сам внешний вид Анджелины и Андре.
Заляпанное грязью, изношенное до последней степени серое платье Анджелины, ее измятый плащ, непричесанные волосы, а также грязный неряшливый костюм Андре. Что если друзья и знакомые мадам Делакруа видели их в таком удручающем состоянии? Или заметили их въезд в город в такой убогой повозке? Мать Андре даже не могла вообразить себе такое! Только через какое-то время она, наконец, заметила перевязанную руку своего единственного сына и стала расспрашивать молодых людей, зачем они пожаловали сюда и почему находились в таком состоянии.
Анджелина пила шоколад и разглядывала обстановку комнаты. Стены, обитые муаром и тафтой, косяки и двери, расписанные луговыми колокольчиками, на окнах портьеры из розового шелка со свисающими тяжелыми шнурами, из-под портьер виднелись легкие кружевные занавески, такие тонкие, словно паутина. Начищенные до блеска полы устилали ковры розовых, кремовых и зеленоватых тонов. Убранство дома представляло собой роскошное сочетание испанского стиля и французского декора. Окна главного фасада выходили на одну из самых фешенебельных улиц — улицу Вье-Карре, «старой площади», в центре древней части города. В доме было восемь жилых комнат, расположенных анфиладой на третьем этаже, подальше от шума и пыли центральной улицы. В двух нижних этажах располагались комнаты для чернокожей прислуги и хозяйственные помещения. Позади дома был устроен прелестный дворик в мавританском стиле с бьющим серебряными струями фонтаном в центре и окружавшей всю территорию живой изгородью из кустарников олеандра, закрывающих кирпичные стены; выложенные камнем дорожки были обсажены роскошными цветами.
