Сложив руки на груди, Анджелина решительно выступила вперед.
— Мейер сможет помочь вам. Вы должны позволить…
— Мне не нужна ничья помощь, — возразил Рольф, обратив к ней свой синий сверкающий взгляд, — я ничего не хочу, мне ничего ни от кого не нужно, и меньше всего от всяких посредников. Я как-нибудь обойдусь без их лживой притворной заботы и слезливых уговоров. Я прошу вас удалиться вместе со всеми остальными!
Он гнал из комнаты всех — в том числе и ее, Анджелину, и даже Густава, который только что появился в дверном проеме. Пока у Рольфа были силы для сопротивления навязываемой ему чужой воле, всем окружающим оставалось только одно — повиноваться его приказам.
Выйдя из спальной комнаты, Анджелина прошла к очагу, горевшему в смежном помещении и протянула ладони к огню. Мейер остановился рядом; Леопольд, закрыв за собой дверь в комнату принца, подошел к ним.
— Я же вам говорил, — произнес кузен Рольфа, — что он не позволит никому управлять собой. Он всегда был таким.
Мейер вздохнул.
— Он очень упрямый человек.
— Ему хочется думать, что он — непобедим, и порой кажется, что это именно так и есть на самом деле, — добавил Леопольд, с улыбкой бросив взгляд в сторону Густава, когда тот — слыша его слова — заворчал что-то себе под нос.
— Он такой же человек, как и любой другой, — возразил Мейер, — я не думаю, конечно, что он боится прижигания ран, необходимого, чтобы предотвратить возможное заражение. Но гордость — смертный грех, которому он подвержен, гордость мешает ему принять помощь.
Леопольд быстро взглянул на Анджелину, которая вдруг горестно ахнула. Выражение ужаса на ее лице отразилось в глазах Леопольда: оба подумали об одном и том же — представив, что раскаленный добела металл должен будет коснуться в двух местах тела Рольфа во время процедуры прижигания сквозной раны. Кузен принца снова взглянул на Мейера, потрясенный его словами:
— Я не думаю, что в поведении Рольфа больше гордости, чем желания оставаться самим собой и сохранять личное достоинство при любых обстоятельствах. Но во всяком случае, каковы бы ни были причины, мы зашли в тупик. Я пойду посмотрю лошадей, если удастся уговорить охрану за дверями столовой, где сейчас завтракают, — пропустить меня в конюшню.
— Кто-то уже завтракает? — спросил Освальд, когда Леопольд направился к двери. — Тогда проводи и меня в ту комнату, где едят.
— И меня тоже, — добавил Оскар.
— Я бы тоже не отказался съесть что-нибудь, — сказал Густав довольно угрюмо.
Они вышли, оставив Анджелину наедине с Мейером, было слышно, как телохранители разговаривают с часовым у двери, а затем их шаги затихли в глубине дома. Огонь в камине под грубой деревянной каминной полкой громко потрескивал. Мейер подошел к своей разложенной на полу постели и начал скатывать стеганное одеяло, затем он убрал их в пристенный ларь, накрыв его крышкой так, что получилась деревянная самодельная скамья.
— Мне жаль вашу кузину, — произнес он через мгновение. — Независимо от того, замешана она или нет в смерти Максимилиана, я не пожелал бы такой участи ни одной женщине.
— Такой участи?
— Ну да, участи любовницы, — если так можно назвать то, чем она стала, — нашего друга Мак-Каллафа.
— Вы… вы думаете, что она ею стала?
— Я это знаю. Шотландец дал нам понять, что это свершившийся факт, довольно ясно и в оскорбительной для вашей кузины форме за завтраком, до того, как вы пришли. Сделал он это, по всей видимости, намеренно, чтобы предостеречь всех и вся от пререканий с собой. Так это во всяком случае выглядело.
Анджелина почти не сомневалась, что Мейер прав. Обсуждать эту тему с мужчиной было бы странно с ее стороны.
— Бедная Клэр, — только и могла сказать Анджелина.
— Кажется, это судьба вашей кузины — встречать на своем пути мужчин, которым ничего от нее не нужно, кроме одного. Максимилиан был, конечно, несколько более галантен, но в конечном итоге его желания ограничивались тем же самым. Но, с другой стороны, почему она надеялась на что-то большее? Мне это непонятно. Она должна была знать, если имела голову на плечах, что Максимилиан не может предложить ей большего.
— Клэр никогда не стремилась предугадать последствия своих… увлечений.
— Своих прихотей, хотите вы сказать? Менее сообразительная девушка могла бы уже давно заметить, что Максимилиан был обязан выбрать себе невесту среди представительниц королевских домов Европы. Его положение требовало этого, не говоря уже о требованиях отца-короля.
— Да, конечно, это само собой разумеется.
Само собой разумелось также и то, что именно хотел сказать ей Мейер, от чего предостеречь. Он хотел дать ей понять, что все это касается теперь и Рольфа. Такая забота о ней тронула Анджелину, но к ней предостережение Мейера имело лишь косвенное отношение. Какая ей разница, на ком женится Рольф? Она не навязывалась ему ни в жены, ни в любовницы. У Анджелины не было выхода, кроме одного — оставаться с Рольфом, пока он не покинет ее.
— Мне жаль мадемуазель де Бюи. Я бы очень хотел что-нибудь сделать для нее или, может быть, мы все — телохранители Рольфа — что-нибудь могли бы сделать для нее… Но что именно, я — честно говоря — не знаю. Наш шотландец не желает слушать даже самых вежливых просьб не досаждать своим вниманием леди. И, к сожалению, у нас нет оружия, чтобы применить силу против него.
— Я уверена, Клэр этого и не ожидает от вас, — ответила Анджелина, хмуро глядя в огонь.
Но она ошиблась. Через полчаса Клэр разыскала ее, чтобы поговорить. Мейера в это время вызвал Мак-Каллаф, вероятно, для уточнения деталей, касающихся предстоящего выкупа. Анджелина сидела одна в большой комнате, борясь с искушением подойти на цыпочках к двери спальной и заглянуть хотя бы одним глазком внутрь. Ее останавливала лишь мысль о тех едких словах, которые ей придется выслушать из уст Рольфа, если он заметит ее подглядывание. Подняв глаза от огня, она увидела свою кузину, быстро скользнувшую в дверь комнаты, концы ее яркой шали развевались от стремительного движения, губы были плотно сжаты в кроваво-красную линию.
— Ты должна хоть что-нибудь сделать! — воскликнула Клэр. — Если эта уродина дотронется до меня хотя бы еще раз, я сойду с ума от отвращения!
— Ты… ты имеешь ввиду Мак-Каллафа?
— А кого же еще? Он тянет ко мне свои лапы, как косматый медведь к меду, целует меня взасос, так, что я чуть не умираю от удушья. Это бык, а не человек, жестокий, ненасытный, и хуже всего то, что я уверена, прошлой ночью он из моей постели прямиком отправился к этой змее, этой дикарке, к своей любовнице Утренней Звезде!
— Я знаю, что все это ужасно, — произнесла Анджелина, — но я не понимаю…
— Ужасно? Да ты и вообразить себе этого не можешь! Или… О, теперь я вижу! Ты думаешь, все, что я вынуждена терпеть, заслужено мною, после того как мы с мамой бросили тебя на произвол судьбы. Я должна была знать, что ты воспримешь все случившееся именно таким образом!
