— Джим, покажи принцу Рольфу свой нож, — сказал Мак-Каллаф, обнажая в улыбке желтые зубы.
— Мой нож? — Боуи вынул его из ножен, висящих на боку и полускрытых длинной полой сюртука. Он подержал его в руке таким образом, что в остро-наточенном лезвии заиграли серебряные блики, а затем начал подбрасывать его на ладони, ловя за рукоять.
— Можно мне? — спросил Рольф, не отрывая взгляда от ножа, который явно привлек его внимание, и протянул руку.
— Конечно, — отозвался Джим и передал нож Рольфу.
Это было уникальное оружие. Его смертоносный клинок достигал в длину восемнадцати дюймов, между ним и рукояткой, была приварена железная поперечина, чтобы рука не соскальзывала на заточенное лезвие. На клинке по центру тянулся желобок, сам клинок был заточен до кончика, образовывающего опасное острие. Рольф взвесил нож на ладони, попробовал, где у него расположен центр тяжести, и наконец, сделал заключение:
— Превосходное оружие, похоже на род короткого меча с поперечиной. Чувствуется, что его изготовила рука мастера, хотя довольно примитивными инструментами.
— Мне его сделал один негр-кузнец на плантации отца старым напильником, — не спеша сообщил Джим. — Я хочу заказать еще один такой, если мне встретится на пути мастер, превосходящий старого негра.
Мак-Каллаф кивал головой, переводя взгляд с одного на другого.
— Во всей округе никто лучше Джима не обращается с ножом или кинжалом, — произнес атаман. — Вы, Ваше Высочество, конечно, прекрасно деретесь ножом, но вам далеко до этого парня.
Анджелина, которая в это время намазывала гусиным жиром руки, кожа которых покраснела от грубого щелочного мыла, используемого для мытья посуды, замерла на месте и затаила дыхание. В притворно добродушных словах Мак-Каллафа, звучал вызов, который Рольф в силу своего гордого нрава, вынужден будет принять. Вступить же в состязание с Джимом означало подвергнуть свою жизнь невероятной опасности. Ходили слухи, что еще в своей юности Джим убил на подобных поединках несколько человек. Отказаться же от поединка означало уронить себя в глазах не только разбойников, но, может быть, и своих телохранителей.
Рольф взглянул на Боуи, который, в свою очередь глядел сейчас на шотландца, хмуря лоб.
— Да, без сомнения он обладает полезным в этих местах и в это время искусством.
— А ты сам, конечно, воображаешь себя мастером в этом деле, или, по крайней мере, твои люди считают так. А у тебя разве нет желания померяться силами с Джимом, с лучшим среди нас?
— На твою потеху? — спросил Рольф. — Но я не нахожу причин доставлять тебе подобное удовольствие — по крайней мере, это не входит в мои обязанности гостя по отношению к тебе, как к гостеприимному хозяину. Или ты хочешь, чтобы я сам потворствовал твоей жажде одержать чужими руками верх надо мной?
— Ты просто боишься, что кто-то окажется сильней тебя! — заявил главарь, побагровев от сознания того, что его раскусили: Рольф угадал главный мотив Мак-Каллафа, заключавшийся в жажде реванша над ним за поражение в недавней схватке.
— Это тоже не исключено.
— Но подумайте только, какой это будет поединок! Вам же самим необходимо выяснить, кто из вас сильней, кто из вас лучше?
Рольф взглянул на Джима с легким насмешливым выражением, таящимся в глубине темно-синих глаз.
— Как вы думаете, стоит ли нам, сойдясь лоб в лоб, кромсать и крушить друг друга? Вот так запросто без особой причины? Станем ли мы с вами проливать свою кровь ради лавровых венков сомнительного достоинства?
— Я не ссорился с вами, — произнес Джим, подняв на Рольфа честный взгляд, — и не ищу ссоры.
Затем он взглянул в сторону Мак-Каллафа, на его суровом лице читалось осуждение.
— Единственно, чего я жажду, это поединок с испанцем, с Дон Педро.
Заявление Боуи было встречено подбадривающими криками, одобрительным свистом и хлопаньем в ладоши. Все решили, что в его лице приобрели превосходного союзника. И вот сдвинув стулья и развернув карты местности, участники военного совета собрались за столом, чтобы выработать план, единственной целью которого являлось обнаружение нынешнего места пребывания испанца и его шайки.
Анджелину вроде бы никто и не отстранял от обсуждения этого плана, однако, никто и не интересовался ее мнением. И поэтому, имея кое-какие соображения на этот счет, она не стала встревать в общий разговор. Анджелина беспокойно расхаживала по комнате, то подойдя к камину, чтобы подложить в него полено, то принимаясь заметать сор вокруг очага, то вдруг направившись к ведру с питьевой водой, чтобы сделать глоток из кружки.
Воздух в помещении был спертым, пахло пищей, дымом от огня, алкоголем — кружки вновь и вновь наполнялись крепким виски, — и немытыми человеческими телами. Когда языки пламени в почерневшем от сажи очаге взмыли высоко вверх, в помещении сделалось еще жарче, и дышать стало трудно.
Анджелина подошла к двери и отворила ее с легким скрипом. Дуновение воздуха было таким освежающим, что она раскрыла двери пошире, выйдя наружу и прикрыв створку за собой. Прохлада ночи благотворно подействовала на нее. Скрестив руки на груди, она двинулась по крыльцу к ступеням, ведущим на двор. Здесь она надолго остановилась, вглядываясь в окружающую ее темноту. Подняв голову вверх она увидела одинокую звезду, сверкающую как ледяной маяк на фоне черного неба сквозь переплетения голых ветвей ночных деревьев.
Но тут в ее одиночество вторгся посторонний звук. Где-то поблизости кашлянул часовой. Покой нот был нарушен. Глубоко вздохнув, она повернулась к двери, чтобы вернуться в комнату.
В этот момент в коридор проникли лучи света и клубы табачного дыма из открывшейся двери, послышались отголоски громкого взволнованного обсуждения — на пороге кто-то стоял, намереваясь выйти из общей комнаты. Это был Мейер, его квадратные плечи загородили свет, проникающий наружу, а затем он закрыл дверь за собой.
— Вы замерзнете, — произнес он озабоченно.
— Здесь не так уж и холодно, — отозвалась Анджелина.
— Мы не хотим, чтобы вы заболели. Это было бы уже слишком, — в довершение ко всему случившемуся с вами, — он снял свой белый мундир и, прежде чем она успела что-нибудь возразить, набросил его ей на плечи.
От нагретого его телом мундира исходило тепло и распространялись те запахи, которыми пропахла общая комната. Бели бы она и попыталась снять его одежду с плеч, это ей не удалось бы, он придерживал мундир за лацканы, мешая ей сбросить его.
— Может быть, мне лучше вернуться в комнату?
— Один момент. Я давно хотел поговорить с вами, Анджелина, но не мог застать вас наедине.
— А в чем собственно дело? — спросила она, когда Мейер вдруг умолк, как бы заколебавшись.
Он отпустил лацканы мундира и, опершись одной рукой о стену над головой Анджелины, наклонился к ней поближе.
