— Будь так любезна, передай им, чтобы обслужили меня в моих апартаментах. Родерик, если ты присоединишься ко мне, пока я смываю с себя дорожную грязь, мы сможем обсудить еще кое-какие неотложные дела. Дамы, надеюсь, вы примете наши извинения?
Отец и сын удалились. Гвардейцы разбрелись кто куда. Джулиана не вернулась после совещания со слугами. Мара, оставшись наедине с бабушкой, села в кресло по другую сторону камина. Вошедший лакей добавил дров в огонь и ушел. Когда за ним закрылась дверь, бабушка Элен заговорила:
— Итак, моя дорогая?
Мара подняла на нее встревоженный взгляд:
— Да?
— Ты все еще хочешь покинуть этот дом?
— Мне кажется, это наилучшее решение.
— Возможно, но сама-то ты этого хочешь?
— Я сбита с толку, — тихонько призналась Мара. — Я не знаю, что происходит. Меня защищают или просто хотят от меня избавиться? Или и то и другое вместе? Я не знаю, вправду ли Родерик хочет на мне жениться или он действует по необходимости? Из чувства долга?
— Или бросает кому-то вызов?
— Да, и это тоже.
— Ты могла бы остаться и подождать развития событий.
— Я не хочу ждать!
Но даже если бы она обнаружила, что Родериком движет искреннее желание жениться на ней, это ничего не изменило бы. Он был увлечен не ею, а некой фантазией, которую сам себе придумал. Этот придуманный образ, прихотливый и переменчивый, ненадолго очаровал его, разжег в нем желание. Он ее совсем не любил; она ему даже не нравилась! И стоит ему узнать ее получше, разгадать ее загадку, понять, что она собой представляет на самом деле, как он утратит к ней всякий интерес.
— Молодость нетерпелива, — вздохнула бабушка Элен. — Некоторые вещи требуют времени.
Мара почти не прислушивалась к ее словам. Глядя прямо в лицо бабушке, она спросила:
— Почему король Рольф так настроен против меня? Он не хотел, чтобы Джулиана вышла за прусского кронпринца, так что речь идет вовсе не о голубизне крови. Что же нужно, чтобы он остался доволен?
— Ты могла бы задать ему этот вопрос — просто из любопытства, — если бы осталась здесь.
— Думаете, он подозревает, что я могла помогать де Ланде по каким-то политическим мотивам… даже несмотря на то, что он держал вас заложницей?
Бабушка Элен поджала губы.
— Полагаю, это не исключено.
— Мне бы не хотелось уезжать, оставляя его в этом заблуждении. Не хочу, чтобы он так скверно думал обо мне.
— Конечно, нет. Это было бы ужасно.
— Есть кое-что еще. Если мы покинем Дом Рутении прямо сейчас, сразу после выхода этой ужасной статьи, это может выглядеть как бегство. Мне кажется, было бы лучше для всех, если бы этого удалось избежать.
— Совершенно верно! — горячо поддержала ее бабушка.
— И потом, есть еще моя крестная. Я так много слышала о ней… мне хотелось бы с ней познакомиться и поговорить. Это выглядело бы странно и невежливо, если бы, пробыв здесь одну ночь, мы покинули дом до ее приезда. Мне ни за что на свете не хотелось бы оскорбить ее чувства.
— Мне самой очень хотелось бы снова ее увидеть.
— Да, я в этом не сомневаюсь.
Была еще одна причина, но Мара не могла заставить себя заговорить о ней с бабушкой. Пока она наблюдала, как Родерик разговаривает с отцом, ее охватило сильнейшее желание узнать, что он за человек на самом деле, что скрывается за его внешней суровостью, есть ли какие-то чувства в его душе или он живет, руководствуясь одним лишь рассудком. Ей не хотелось даже гадать, откуда в ней взялась эта потребность, она лишь признала, что такое желание у нее есть.
— Так решено? Мы остаемся? — спросила бабушка.
— Да, решено, — ответила Мара. Капитуляция далась ей не без борьбы и никакой радости не доставила.
Прошло несколько дней, и жизнь постепенно вошла в относительно нормальную колею. После визита короля Рольфа к редактору бульварного листка, опубликовавшего скандальную заметку, газета поместила опровержение. Толпа оборванцев, собравшаяся у Дома Рутении, постепенно рассеялась, тем более что гвардейцы по своей собственной инициативе стали посменно нести караул у ворот. То ли Родерик был слишком занят, то ли мешало присутствие Рольфа, но по ночам он не тревожил сон Мары.
Король и его сын продолжали враждовать, но это не мешало им вместе принимать толпы визитеров, которые принялись осаждать посольство, как только распространилась новость о приезде короля. Бабушке Элен негласно была поручена роль хозяйки дома, и эту роль она исполняла, сидя во главе стола или в своем кресле у камина. Король относился к Маре покровительственно, Родерик то поддразнивал ее, то не замечал. Гости поначалу бросали на них исподтишка полные любопытства взгляды, но Мара была окружена такой почтительностью со стороны домашних, что скандальный интерес вскоре угас. Ежевечерние собрания в гостиной продолжались, но их теперь посещали в основном люди немолодые, поэтому и тон разговора стал более сдержанным, чинным и скучным. Сборища постепенно становились все менее многолюдными.
В таком положении дел были свои преимущества. Маре больше не приходилось притворяться, будто она потеряла память, и следить за каждым своим словом. Теперь она могла вести себя естественно, рассказывать о Луизиане и тамошних обычаях, не боясь выдать себя, свободно задавать членам гвардии все те вопросы, которые ей так давно хотелось задать.
Она выяснила, что Леопольд, отец Михала, женился на одной из фрейлин Анжелины, жизнерадостной темноволосой женщине, подарившей ему девять детей. Они жили в большом каменном замке в горах над долиной, и старая крепость лишь издалека казалась мрачной: в ее нерушимых стенах звенел, не смолкая, смех и раздавались веселые крики. Сам Михал по окончании своей военной службы у Родерика собирался найти себе жену и осесть в родовом замке вместе с братьями и сестрами, выращивать лозы, делать вино не хуже, чем во Франции, и продолжать свой род.
Близнецы Жорж и Жак оказались сыновьями Освальда, еще одного из членов гвардии Рольфа, некогда посещавшего Луизиану. У их отца тоже был брат-близнец, но он уже умер. В настоящий момент близнецы наперебой ухаживали за одной белошвейкой, отчаянной кокеткой, державшей обоих в подвешенном состоянии. Они были безраздельно преданы Родерику и готовы следовать за ним хоть на край света.
Этторе, граф Чиано, рассказал Маре столько историй о том, чему был свидетелем, и о подвигах, которые совершил сам, что у нее все безнадежно смешалось в голове. Он был неутомимым говоруном, великолепным рассказчиком, его истории всегда были пронизаны юмором. В свободные от службы часы он писал роман, основанный на событиях его жизни, который, по его словам, должен был превзойти все, что когда-либо вышло из-под пера господина Дюма. И в самом деле, в романе было столько темниц и заброшенных замков, столько томящихся в неволе девиц, спасаемых героем, смуглым и опасным красавцем, отчаянным повесой, что он наверняка должен был наполнить золотом карманы автора, который признавал, что его книга не лишена налета непристойности, но совсем небольшого, как раз в меру.
