Энрике и Чарро, казалось, мало заботило присутствие Филиппа. Они отпускали едкие замечания насчет провинциальности острова, скромного выбора продуктов и бледности женщин на Кубе. Сначала их выпады были шутливыми, затем они стали более серьезными.
Они критиковали выращиваемых на острове лошадей, умение местных жителей ездить верхом и осмелились усомниться в их искусстве владеть шпагой. Филипп, сперва во всем соглашавшийся с гостями и восторженно стремившийся пожить в Испании, начал краснеть.
Пилар взглянула на Рефухио в надежде, что тот положит конец пререканиям. Поссориться во дворце губернатора с сыном человека, пригласившего их погостить, было бы по меньшей мере неразумно. Но предводитель разбойников, казалось, нашел на дне бокала что-то чрезвычайно интересное и не отрывал от этого глаз. Он не обращал внимания на происходящее.
Энрике и Чарро продолжали отпускать колкости. Пилар безуспешно пыталась сменить тему разговора. Когда Филипп, побагровев, яростно принялся защищать родной остров, она нахмурилась и с досадой взглянула на Рефухио.
Воспользовавшись временным затишьем в общей беседе, раздраженно и уверенно заговорила какая-то немолодая дама:
— Точно говорю вам: это самозванец! Во-первых, он чересчур красив, а во-вторых, ему не хватает огня. Если бы это действительно был граф Гонсальво, вокруг его Венеры не увивалось бы столько народу. О, нет, если бы это был настоящий граф Гонсальво, мы бы уже слышали звон шпаг!
Рефухио, остолбенев, медленно повернулся, чтобы взглянуть в лицо говорившей. В эту секунду в нем соединились гордость поколений грандов и небрежное холодное высокомерие мавританского принца, которого он изображал. Лицо его под маской потемнело от гнева.
Вокруг них воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим перешептыванием. Гости, бывшие поблизости, застыли с тарелками в руках, глядя на Рефухио.
Пилар внезапно поняла, как Рефухио намеревается ответить придирчивой даме и какая опасность вдруг нависла над ними. Яростная защита или холодное пренебрежение одинаково могли сослужить дурную службу, придав вес возникшим предположениям старой дамы.
Пилар, облизнув губы, собрала всю свою решимость.
— О, любовь моя, — обратилась она к Рефухио нежно и интимно, в ее словах слышалось веселье, — сколь плохо эта дама знает тебя.
Он удивленно вскинул голову, поглядел на Пилар и улыбнулся. Эта улыбка зажгла в его глазах нетерпеливый огонек желания, его губы чувственно изогнулись, обещая ласку.
— Или же она плохо знает тебя, милая, — мягко ответил он.
Затем он повернулся к пожилой даме и с видимым усилием поклонился.
— Я не стану отчитываться перед вами, сеньора, в моих поступках, ибо не вижу в том нужды. Тем не менее мне не хочется, чтобы вы думали, что нынче я ценю свою Венеру меньше, чем в первые дни нашей любви. Неужели вы думаете, что женщине нельзя доверять? Вы не правы. И даже больше того. Покажите мне, кто из этих мужчин достоин ее улыбки. Вы не сможете сделать этого, ибо она стоит много выше любого из них, так же, как и много выше меня. Убивать их столь же бессмысленно, как пытаться убить каждого, кто осмелится с любовью взглянуть на луну.
— Тем не менее, если бы вы были графом Гонсальво, вы бы попытались, — старая дама стояла на своем, хотя в ее выцветших глазах мелькнуло нечто похожее на понимание.
— Как я могу? — жалобно спросил Рефухио, изображая искренность. — Пролить кровь сына человека, пригласившего меня под свой кров, будет бесчестным поступком. Кроме того, я не думаю, что губернатор будет в восторге, если его бал завершится кровопролитием.
— Кровь, которая прольется, может быть и вашей, — горячо воскликнул Филипп за спиной Рефухио.
— Может, если у вас достанет ловкости, — вежливо ответил тот.
— У меня хватит и ловкости, и силы. Что можете вы поставить против? — воинственно спросил побагровевший Филипп. Его взгляд скользнул по матери и отцу, беседовавшим в дальнем конце комнаты, и вновь уперся в Рефухио.
— Вы ждете, что моя Венера будет наградой победителю? Это вульгарно, и к тому же она, без сомнения, на это не согласится.
— Соглашусь, — заявила Пилар, и оба соперника с подозрением взглянули на нее.
— Уверяю тебя, можешь не бояться расплаты за мой проигрыш, — весело сказал Рефухио. Он посмотрел туда, где стояли Чарро и Энрике.
Пилар заметила их взгляды, и выглядело это так, будто они договорились о чем-то.
Ее пронизала дрожь, она была в ужасе. Рефухио, несомненно, что-то задумал, но что?! Она хотела бы знать, какая роль была отведена ей, осложнило ее согласие его задачу или, наоборот, облегчило. Она думала, что, скорее всего, верно последнее, но до конца постигнуть причудливый полет его мысли Пилар не могла.
— Я не боюсь, — тихо и нерешительно проговорила она.
— Как приятно.
— Но не для меня, — заявил Филипп Гевара. — Я требую удовлетворения.
— И я, — мгновенно сказал Чарро.
— И я, — поддержал его Энрике, довольно точно скопировав непроницаемое выражение лица Рефухио. — Была задета наша честь, равно как и честь мужчин острова Сантьяго-де-Куба. Мы требуем удовлетворения.
— Нет. — Глаза Пилар расширились от страха, когда она поняла, какой оборот принимает дело. — Я не желаю участвовать в подобных безумствах.
— Да! — пылко заявил Энрике. — Разве я не был оскорблен наряду с лошадьми и женщинами этого острова?
— Лошадьми? — в замешательстве переспросила дама, начавшая роковой разговор.
Рефухио покачал головой:
— Это становится смешным. Драться на дуэли со всеми вами скучно и утомительно. Кроме того, что мы сможем этим доказать? Я не хочу быть обвинен в столь явном неуважении к гостеприимству.
— Это ваш долг, — произнес Филипп. — Теперь отказ покроет вас позором.
Рефухио притворно вздохнул:
— Я не нуждаюсь в еще большем позоре. Но как воспримут это губернатор и гости? Что скажете вы общественному суду? Нам нужен турнир, который бы показал, насколько умело каждый владеет оружием.
— Турнир? — с отвращением переспросил Филипп.
— Именно так. Разве вас не прельщает возможность продемонстрировать вашу ловкость перед обществом, покрасоваться перед дамами?
В глазах юноши мелькнуло подозрение. Он решительно покачал головой:
— Устройство турнира требует слишком много времени. Сейчас я требую дуэли.
— Что нужно для турнира? — не сдавался Рефухио. — У нас впереди ночь, а берег моря усыпан чистым песком. У нас есть люди, лошади и шпаги, светить нам будет луна. Перспективы открываются блестящие, и все, что мешает нам, — ваша нерешительность.
— Вы сказали — сегодня ночью?
