К тому времени, как лакей провел мадам Водрей по сходням на лодку, Сирен, торопливо отыскав чистый передник и поправив заплетенные волосы, стояла на передней палубе между Пьером и Жаном. Повинуясь короткому приказанию своей госпожи, лакей вернулся к карете. Дама обратилась к Пьеру:
— Вы, кажется, месье Бретон?
Пьер поклонился самым учтивым образом.
— Совершенно верно, мадам. А это мой брат Жан и моя подопечная, мадемуазель Нольте.
Сирен, приседая в реверансе, не могла удержаться, чтобы с изумлением не взглянуть на него. Она и не представляла, что он может держаться так учтиво.
Мадам Водрей ответила снисходительным кивком.
— Прелестно. Я полагаю, мадемуазель, это ваше вмешательство спасло жизнь господину Лемонье. Его друзья признательны вам.
— Не стоит, это пустяк. Если вы соблаговолите войти, Я уверена, он будет счастлив видеть вас.
— Как мило, — пробормотала маркиза, но сухость ее тона показывала, что ничего другого она и не собиралась делать. Она вздернула бровь при взгляде на непокрытую голову Сирен, проходя в каюту. Войдя, она остановилась, и ее брови поползли еще выше при виде спартанской обстановки и Рене, лежащего на постели.
Сирен сама не знала, чего она ожидала; но ее поразила досада, которую она уловила на лице Лемонье, когда тот смотрел на входившую губернаторшу. Секунду спустя она уже сомневалась, не привиделось ли это ей, а он улыбался и приветствовал посетительницу небрежным подобием поклона, приподнявшись на локте и умоляя простить его за то, что он не в состоянии встать.
— Рене, mon сher, какое счастье видеть вас в добром здравии, — объявила губернаторша. — Я опасалась худшего, когда вы сообщили, что останетесь здесь.
Раздражение снова мелькнуло и исчезло. Он откинул ничем не скрепленные темные волны волос с лица.
— Мне жаль, что причинил столько беспокойства. Простите меня.
— Да, разумеется. Всегда прощаю, вы же знаете.
Мадам Бодрей огляделась, ища стул. Когда Сирен принесла табуретку, женщина очень осторожно опустилась на нее. Табуретка заскрипела под ее тяжестью. Маркизе не нужны были фижмы. Она была женщиной упитанной, с ямочками на белых руках и вторым подбородком над короткой шеей. Глаза были большие и привлекательные, но рот очень маленький, и сейчас она недовольно поджала губы, обернувшись к Сирен.
Подчиняясь ее кивку, Сирен торопливо проговорила:
— Вы, конечно, хотите поговорить с месье Лемонье наедине, мадам. Пожалуйста, извините нас.
Она направилась к Пьеру и Жану, которые стояли в дверях, готовые уйти.
— Сирен, подождите, — окликнул ее Рене. — В этом нет необходимости. Мне будет приятно, если вы останетесь.
Она с удивлением обернулась. Впервые он назвал, ее по имени, а не более официально — «мадемуазель», и впервые он говорил с ней с такой теплотой. Она посмотрела на него вопросительно. Он сделал вид, что не заметил, но указал ей на другой табурет.
— Я начинаю понимать, что удерживает вас здесь, — сказала мадам Водрей.
— Правда? — мягко отозвался Лемонье, глядя на Сирен.
— Мне бы следовало знать, что здесь замешана женщина. С вами иначе и быть не могло.
Тут он посмотрел на нее.
— Как мало вы меня знаете.
— Достаточно!
Сирен, приведенная в страшное замешательство скрытым значением ее слов и странным поведением Рене, и будучи не в состоянии решить, уйти ли ей вместе с Бретонами или остаться, запротестовала.
— Уверяю вас, он находится здесь только из-за своих ран.
— О, без сомнения, — ответила губернаторша, бросив взгляд в ее сторону. — Ну что, проказник, мы без вас скучали.
— Вы слишком добры, но я бы не находил себе места, если бы думал иначе.
— Когда вы вернетесь?
— Это зависит от многих обстоятельств, — ответ был правдоподобным, а фраза — вежливой.
— Понятно, — сказала мадам Водрей и снова бросила взгляд в сторону Сирен.
— Я, может быть, захочу стать вояжером.
— В самом деле?
— Теперь, когда я здесь, в колонии, должен же я чем-нибудь, заняться.
— Ваша семья, несомненно…
Несомненно, но жизнь на содержании меня не привлекает. Кроме того, я никогда не любил безделья
— Здесь большинство людей ничего другого не желают. Зачем же вам отличаться от них?
— Мой каприз, не так ли? Но я очень хочу побольше узнать об этой дикой земле и о том, что здесь происходит, понять возможности этого места.
Мадам Водрей долго молчала, нахмурившись. Наконец она сказала:
— Я начинаю понимать.
— И даете мне свое благословение?
— Разве я могу отказаться? Но будьте осторожны, ведь вы такое ценное дополнение к нашему обществу.
— Я всегда осторожен.
— А вот в этом я осмелюсь усомниться! Если бы вы действительно были осторожны, вы бы сейчас не лежали здесь на полу.
— Возразить нечего, — признал он с раскаянием, обаятельно улыбнувшись, — и с вашей стороны жестоко напоминать мне об этом.
— Я никогда не бываю жестокой, а только откровенной. И требую той же искренности от других.
Он поклонился. — Вы ее получите.
— Сомневаюсь. — Жена губернатора встала.-Я должна идти. У меня в карете чемодан из вашей квартиры и еще некоторые мелочи, если вы их примете.
— С удовольствием.
— Тогда я буду надеяться скоро вас увидеть.
Последовало еще несколько прощальных фраз, еще немного шуток. Лакей принес чемодан с одеждой, корзину с вином, сыром и засахаренными фруктами и еще одну — с разными мелочами. Наконец маркиза отбыла, и стук ее кареты по дороге в город затих.
Сирен распаковала корзины. Она кинула Рене мягкую подушку, он подхватил ее и пристроил себе под голову. Потом она откупорила бутылку вина, налила немного в красивый хрустальный бокал, взятый из корзины, отнесла и поставила на пол рядом с его ложем.
— Вы не выпьете со мной? — спросил он.
— Сейчас мне не хочется.
Он взял бокал и, глядя на Сирен, пил густую багровую жидкость, наслаждаясь ее ароматом.
— Вы сердитесь на меня?
— Я недостаточно вас понимаю, чтобы сердиться.
— Значит, вы обиделись?
Она повернулась и посмотрела ему в лицо.
— Зачем вы это сделали? Зачем намекали, что находитесь здесь из-за меня?
— Вы не признаете, что причина в вас?
