Лезвие исчезло. Снаружи послышалось лязганье стали. Человек в плаще с капюшоном резко повернулся, и Карл ос, странно хрюкнув, свалился с лошади.
Отовсюду доносились крики и стоны. Несколько слуг дона Эстебана спаслись бегством. Карета раскачивалась. Кто-то карабкался на нее. В то же время что-то тяжелое свалилось на крышу. По-видимому, туда прыгнул человек из банды Рефухио. Кричали овцы, лаяла собака. Вопли и ругань слышались в воздухе. Дуэнья завизжала и судорожно стиснула в руках четки, когда карета покачнулась. Но когда Пилар шагнула к двери, дуэнья схватила ее за руку.
— Куда вы идете? — закричала она, вцепившись в запястье девушки. — Вернитесь! Вас убьют или…
Пилар стряхнула руку дуэньи. Она распахнула дверь кареты и выбралась наружу, используя подножку, чтобы встать и оглядеться.
Шум начал стихать. Кучер находился под прицелом. Четверо из восьми слуг были связаны спина к спине. Карлос лежал неподвижно, его изорванная одежда была в крови. Трех других слуг нигде не было видно. Дон Эстебан лежал, уткнувшись лицом в землю, перед каретой, и собака обнюхивала его бороду.
У нее не было времени смотреть дольше. Сзади послышался стук копыт. Эль-Леон подхватил ее с подножки кареты. От неожиданности она вскрикнула. Эль-Леон поднял ее и посадил впереди себя в седло.
— Это совсем не нужно, — задохнулась она.
— Похищение должно выглядеть как настоящее — для вашей же пользы. Свидетельницей будет ваша дуэнья, — иронически заметил он.
Пилар повернулась и посмотрела в лицо Эль-Леона. Оно было непроницаемо серьезно. Она заметила, что его ярко-серые глаза светились решимостью, умом и яростью. Ее захлестнула волна сомнения, а вслед за сомнением пришел страх. Чтобы скрыть его, она быстро отвернулась.
Перед ними лежало распростертое тело дона Эстебана. Она облизнула пересохшие губы и прерывающимся голосом спросила:
— Он… умер?
— Нет, черт возьми, — ответил Рефухио. — Он потерял сознание. Ударился головой, когда я столкнул его с седла.
— Вы так ненавидите его и тем не менее не убили, потому что он без сознания?
— Я хочу, чтобы он видел, кто нанес ему удар. Конь был горячим, непослушным, но Рефухио Карранса без труда управлял им. Пилар чувствовала, как сильны руки, держащие ее в объятиях. Она произнесла сдавленным голосом:
— Но это благородство может принести вам смерть.
— Я могу дать вам возможность его прикончить.
— У меня нет оружия.
— Я одолжу вам свою шпагу.
Искушение было велико, но она понимала, что не сможет сделать этого.
— Нет, спасибо.
— Благородство это или ошибка, но вы поступаете так же, — подытожил он.
— Да.
— Ну что ж, поехали? — Вопрос был задан неторопливо, словно они могли, если она пожелает, все изменить. Возможно, он давал ей время одуматься и вернуться в карету, если она захочет это сделать.
Но она не стала раздумывать. Внезапно она поняла, что ни секунды не может ждать.
— Да! — Она чувствовала, что ей не хватает воздуха. — Поехали.
Он пришпорил коня, крикнув что-то своим людям. Их было всего трое, хотя Пилар готова была поклясться, что недавно их было не меньше дюжины. Они бросились выполнять приказ своего предводителя. Один навьючивал сундук с золотом и вещи Пилар на мула, другой держал лошадей, а третий потуже затягивал веревки, которыми были связаны слуги. Через несколько секунд все трое были на конях и уносились прочь от покинутой кареты. Дуэнья, высунув голову из окна, осыпала их проклятиями, жалобами и стенаниями, но никто даже не оглянулся.
Милю за милей преодолевали они в угрюмом молчании, пробираясь запутанными тропами меж холмов, избегая обжитых мест. Сперва Пилар ожидала, что они выедут на главную дорогу, ведущую в Кордову. Так она скоро окажется у своей тетки. Вскоре она поняла, что это невозможно, ибо их путешествие должно быть тайным. Тогда она начала вычислять, сколько времени потребуется, чтобы под покровом ночи добраться до дома тетки. Она знала, что путешествие в карете от Севильи до Кордовы при самом благоприятном стечении обстоятельств требует не менее двух дней. Верхом они ехали гораздо быстрее, но она не имела представления, как долго придется им петлять среди холмов. Наконец Пилар пришла к выводу, что, если очень повезет, она достигнет своей цели на рассвете.
Тропа, по которой они ехали, становилась все круче и каменистее. Создавалось впечатление, что они взбираются все выше в горы, вместо того чтобы вернуться в долину Гвадалквивира, где пролегала дорога на Кордову. Более того, из-за сумерек и облачности она не могла даже определить направление движения. Сомнение и страх стали терзать ее с новой силой. «Что я наделала? — Эта мысль приходила снова и снова, назойливо повторяясь под стук копыт. — Что я наделала?»
Руки, державшие ее, были горячими, их сила казалась непреодолимой. В ней боролись два чувства: осторожность приказывала ей немедленно освободиться, в то время как инстинкт побуждал довериться Эль-Леону. Она не могла разобраться в себе. Эль-Леон сделал все, о чем она просила. Более того, он убил человека, покушавшегося на ее жизнь, и за это она должна быть ему благодарна. Если ей и казалось, что он слишком легко согласился помочь ей, то не следовало забывать о сундуке с золотом, навьюченном на мула. Он вполне мог объяснить согласие бандита. Разве могло быть иначе? Она в безопасности, у Эль-Леона нет причин обманывать ее доверие.
Несмотря на это, Пилар не могла успокоиться. Позволить себе принять его поддержку, прижаться к нему — все это казалось ей слишком большой вольностью. Они совсем не знали друг друга. Он выглядел слишком жестоким и непреклонным, чтобы довериться ему. Время шло, у нее ныло все тело, мускулы сводило от усилий держаться в седле прямо, не касаясь Эль-Леона, но она не жаловалась.
Чтобы отвлечься, она стала рассматривать едущих рядом всадников. Они разговаривали мало, было ясно, что они прекрасно знают друг друга и свои обязанности и не нуждаются в долгих речах. Тем не менее Пилар, прислушиваясь к шуткам и разговорам, смогла узнать их имена. Слева ехал Энрике. Ему было немногим более тридцати, его светло-каштановые волосы сильно вились. Его глаза, типичные глаза андалузца, казались почти черными, как и ее собственные. Он был невысок, не более чем на два дюйма выше ее, и тонок в кости. Он поминутно трогал свои тонкие усики и, поймав взгляд Пилар, весело и дружелюбно улыбался ей. Он выглядел наиболее общительным из всех.
Справа ехал мужчина постарше, всем видом и манерой держаться он напоминал медведя. Его лицо было изборождено мелкими оспинами. Между бровей залегла глубокая морщина. Его глаза были усталыми и выцветшими — глаза много видевшего и много испытавшего человека, долгое время проводящего под открытым небом. Когда он смотрел на Пилар, его взгляд был проницателен и печален. Звали его Балтазар.
