Элиз знала, что индейцы не одобряют ее одинокой жизни. Они полагали, что всякая женщина, являясь слабым существом, должна иметь защитника, который держал бы ее в повиновении. В этом смысле они были ничуть не лучше, если не хуже, мужчин французской общины форта Розали. Среди офицеров форта было много холостяков, вынужденных жить на скудное жалованье, которое к тому же часто запаздывало. Все они считали, что Элиз, состоятельная и красивая вдова, должна уступить их ухаживаниям, говорили, что ей нужен муж, который бы защищал ее, выполнял тяжелую работу и согревал ее постель. С ее стороны, считали они, глупо думать, что она сможет прожить одна.
Ей дарили цветы, целовали руки, расхаживали с важным видом по ее дому. Заходили и занимающиеся сватовством замужние дамы. Женихи не давали ей покоя, и чем больше она отдалялась от них и замыкалась в себе, тем настойчивее становились их ухаживания. Элиз бросила вызов их мужскому достоинству, и они поклялись отомстить ей, споря между собой, кто же в конце концов завоюет ее. Узнав, что на нее заключают пари, Элиз закрыла для них двери своего дома, отказав в посещении любому неженатому мужчине. Тогда ее назвали сучкой с каменным сердцем, ледяной вдовой, одного взгляда которой достаточно, чтобы заморозить мужчину, и пообещали, что она пожалеет об этом. Все были уверены в том, что Элиз не сможет заработать себе даже на скудное пропитание и превратится в высохшую старуху, которая закончит свои дни в лачуге, в компании с кошкой, перебиваясь с хлеба на воду.
Элиз тряхнула головой и пришпорила лошадь. Она доказала всем, на что способна, живя в одиночестве и процветая, и впредь собиралась делать то же, не нуждаясь ни в муже, ни в каком бы то ни было другом мужчине. Что с того, что ее сердце покрылось льдом? Зато оно не болело.
В этой неразберихе мыслей Элиз вдруг явственно увидела перед собой образ Рено Шевалье и подумала, что и он не одобрил бы ее образ жизни. Она нахмурилась, вспомнив свое неуместное замечание. Это воспоминание со вчерашнего вечера не давало ей покоя, лишив сна. Обычно она не совершала подобных ошибок, и было бы лучше извиниться. Но мысль о том, что она должна извиняться перед этим высокомерным дикарем, выводила ее из себя. Элиз бы много отдала, чтобы узнать его мнение об этом эпизоде с индейцами, предложившими ей дичь в обмен на ружье. Несмотря на то что ей претила его грубая мужская самонадеянность, Элиз вынуждена была признать, что с радостью воспользовалась бы его советом в данной ситуации. Хотя сомнительно, что после вчерашнего вечера он захочет давать советы ей или еще кому-либо из французов, населяющих форт Розали…
Теперь, когда она еще раз увидела вблизи индейских воинов, она поняла, что Рено Шевалье не очень-то и походил на начеза. Только высокий рост делал его похожим на индейца — он был почти на голову выше Шепара. Однако волосы у него были мягкими и блестели, тогда как у индейцев они жесткие и без блеска. Голова у него была правильной формы, с нормальным, а не плоским, как у индейцев, затылком. Плоская форма затылка была характерна для индейцев, которых в младенчестве привязывали к деревянному дну колыбели. Черты лица Рено были тонкими, что, несомненно, являлось результатом его французского происхождения.
Элиз не могла понять, почему он кажется ей опаснее остальных. Возможно, подобный эффект производил взгляд его серых глаз, который выдавал ясный ум и недюжинные способности. Не исключено, что на подобное ощущение Элиз повлияло и то, что в тот вечер им двигало единственное чувство — отвращение, вызванное тем, что к его словам не хотят прислушаться. Вполне естественно, что он тревожился о судьбе женщин и детей, которые погибнут, окажись его слова правдой. Но им двигал не только гнев, а нечто большее, когда Шепар не выказал должной озабоченности в ответ на его предостережение. Элиз казалось, что Шевалье не будет забивать себе голову мыслями о судьбе женщин, подобных ей, если они действительно подвергнутся нападению. Как бы то ни было, ей вовсе не нужна его забота!
Усилием воли Элиз заставила себя отогнать мысль о Рено Шевалье. Черт бы его побрал! Это все из-за индейских воинов, встретившихся ей на дороге и напугавших ее. Ей бы нужно подумать, как упросить Шепара привезти на строительство амбара заключенных.
Над ее головой шелестели сухие листья дуба, цокот копыт коня по сырой тропинке казался неожиданно громким. Элиз огляделась вокруг, наслаждаясь ярким солнечным утром. Подняв голову, она увидела лениво кружащего в ярко-голубом небе грифа. Внезапно она ощутила звенящую тишину, не прерываемую никакими звуками, даже криками птиц. Ветер стих, деревья, растущие вдоль дороги, казалось, сомкнулись, и Элиз почувствовала какой-то неосознанный страх.
Послышался резкий, отрывистый звук выстрела, который эхом отозвался в лесу. Элиз натянула поводья, вглядываясь туда, откуда донесся выстрел, а конь, нервничая, заплясал на месте. Выстрелить мог кто угодно: охотник или хозяин фермы, у которого лиса и горностаи таскали цыплят. Это мог быть сигнальный выстрел, призывающий крестьянина срочно вернуться домой. Недалеко от этих мест находилось имение Дусе. Господин Дусе перед тем, как покинуть Францию и обосноваться в Луизиане, был резчиком по дереву и изготовлял клише для печатания книг. Он тоже имел обыкновение делать по утрам несколько выстрелов, чтобы отточить свое мастерство стрелка и не потерять форму.
Однако выстрелы повторялись, и сразу же вслед за этим вдалеке послышались крики. Так могли кричать либо от ужаса, либо от возбуждения. Прислушиваясь к этим крикам, которые, казалось, доносились отовсюду, Элиз с широко раскрытыми от жуткого страха глазами поворачивалась в своем дамском седле то в одну, то в другую сторону. Наконец она подстегнула коня, приняв решение ехать вперед.
Показались земельные угодья Дусе и их фермерский дом, над трубой которого клубился голубой дымок. Все вокруг казалось умиротворенным, ничто не предвещало беды. Но так было лишь на первый взгляд. Подъехав ближе, Элиз увидела месье Дусе, распластанного на ступеньках высокого крыльца. Его сторожевая собака лежала рядом с ним в луже крови. Из окон дома валил густой дым. Посмотрев в сторону парадной двери, Элиз увидела двух индейцев, нагруженных тюками с одеждой и мешками с едой. У одного из них к спине был привязан огромный окорок. Следом за ними шел еще один индеец, толкавший впереди себя громко кричащую женщину, по лицу которой струилась кровь. Под мышкой он держал извивающегося и плачущего мальчугана в пижаме. Это были дочь и шестилетний внук мадам Дусе.
Это зрелище настолько потрясло Элиз, что она еще какое-то время, словно во сне, двигалась к дому Дусе. Затем, судорожно вдохнув воздух, она развернула коня и пустила его в галоп. Сзади доносились вопли, но она не оборачивалась. Пригнув голову и держась за шею коня, она скакала к своему дому. Элиз почти не опасалась возможной погони. Вряд ли индейцы станут преследовать ее: ведь они нагружены награбленным добром и с ними пленные. Кроме того, они пешие, тогда как она на коне. Единственной ее мыслью была забота об оставленной ферме, в которую она вложила огромный труд и которая теперь благодаря ее стараниям процветала.
Теперь всему этому угрожала опасность. Их предупреждали, и тем не менее они были застигнуты врасплох. Нападение, в возможность, которого не поверили, совершилось. Все было обставлено очень хитро, с использованием льстивых речей и обещаний снабдить мясом на всю зиму для того, чтобы заполучить у французов оружие.
