Эдисон поджал губы:
— У меня достаточно средств на проведение предвыборной кампании, я бы даже сказал, более чем достаточно.
Ноэль наклонил голову, несколько удивленный.
— Если у вас более чем достаточно средств, тогда не стоит тратить ни мое, ни ваше время.
— Подождите, — сказал Эдисон. — Что именно вы хотите обсудить, связанное с деньгами?
— Дело, представляющее взаимный интерес, — надеюсь, понятно?
Эдисон то ли фыркнул, то ли издал смешок:
— Я всегда сумею использовать человека, подобного вам, в своих интересах. Я подойду к вам через минуту.
Через полчаса оба сидели в кафетерии, расположенном в той же гостинице, где прошло собрание. Никого не было, кроме прислуги в розового цвета униформе, убиравшей остатки еды со столов.
— Вы упомянули слово «взносы», — сказал Эдисон, когда они заказали кофе, а официантка ушла выполнять заказ.
Ноэль откинулся на стуле. Прямота вопроса раздражала, но и имела свои преимущества. Раздражала потому что, очевидным становилась попытка оказать давление, ну а преимущество заключалось в том, что ничего иного от Эдисона Ноэль и не ожидал.
— Кажется, у вас достаточно денег?
— Я передумал. Всегда есть нужда в дополнительных средствах, тем более, если мы собираемся обсудить сделку.
— Есть такая возможность, — ответил Ноэль.
— Сколько?
Ноэль спокойно поглядел в глаза политику:
— Как много вам нужно?
— Сколько угодно, приобретенных законным образом, — сказал Эдисон, вновь рассмеявшись.
— Что же останавливает?
Улыбка исчезла с лица Эдисона. Он перегнулся через стол:
— У меня нет настроения крутиться вокруг да около. Чего вы хотите?
Ноэль поднял ложку, высвободив ее из салфетки. Он нарисовал ложкой круг на столе. Затем положил ее на место. Наконец он произнес:
— Информация.
— О чем?
— О вашей связи с Ривой Столет.
Эдисон улыбнулся и откинулся на стуле.
— Нужно было бы догадаться с самого начала.
— Разве? — На лице Ноэля не дрогнул ни один мускул.
— Вы тоже хотите заполучить эту сучку?
— Я хочу напомнить, что вы говорите о вдове моего отца и мне не нравится ваша терминология. Я считаю это оскорблением памяти моего отца.
— Боже, я думал, подобное дерьмо уже никого не интересует с тех пор, как закончилась Гражданская война.
— В этом заключается ваша ошибка.
— Какого черта тогда вам надо? Вы хотите заполучить деньги, доставшиеся ей от старика, но при этом сохранить ее драгоценное имя?
— Меня больше интересует, что вам от нее нужно?
— Я хотел бы ее время от времени трахать, если так интересно.
— А чего она хочет? — Голос Ноэля зазвучал угрожающе.
— Бог знает. Я никогда этого не знал.
Ноэль внимательно изучал его.
— Я не думаю, что вы говорите правду.
— Вполне достаточно для вас, — сказал Эдисон.
— Что же, тогда вы не дали мне того, чего я хотел, — заметил Ноэль мягко.
— А мне кажется, дал. Информацию.
— То, что вы мне сказали, я мог бы раздобыть и в любом другом месте, может быть, не так быстро.
Лицо Эдисона отразило тревогу. Ему явно не нравился твердый взгляд серых глаз Ноэля. Он махнул рукой:
— Ладно. У вас значительно больше шансов, чтобы заполучить эту сучку. Да и власти для этого больше. Ну а уж как вы этого добьетесь, не мое дело. Так что именно вы хотите знать?
11
Сидя на стуле в парадной галерее, Рива наблюдала, как в Бон Ви приехал Дуг Горслайн. Дело близилось к вечеру, полчаса назад вернулась Эрин — в самый раз, чтобы не опоздать на назначенную встречу. Одним из многих положительных качеств девочки было то, что она всегда помнила свои обязательства. Она избегала и Риву, и Маргарет, взяв для развлечения у няни детей Ноэля. Няней была одна из внучек Джорджа и Лиз. Эрин резвилась с Коралией и Пьетро рядом с бассейном, наблюдая за их поединком в воде и заботясь о том, чтобы бесенята не слишком много находились на солнце.
Фотограф вышел из машины и долго разглядывал дом. На некоторых людей Бон Ви производил такое впечатление — смесь восхищения, ностальгии, окрашенные легкой завистью. Рива почувствовала к нему большую симпатию за то, что он мог благоговеть перед былым величием, а не только вести хронику настоящего. Дуг Горслайн прошел по дорожке и исчез под галереей. Через секунду зазвонил дверной звонок. Рива выждала, пока его впустили в дом. Затем она поднялась и прошла в дом и верхний холл к задней галерее.
Она не любила азартных игр, как бы хорошо ни был просчитан риск. Ладони ее вспотели, а желудок тянуло. Разные образы мелькали у нее в уме, вызывая легкую улыбку на губах. Она пока не могла хорошо себе представить, то ли она — паук, пригласивший муху в гости, то ли к ней пришел волк с бабушкой в животе.
Она пыталась устроить жизнь своей дочери. Мысль эта вызвала в ней чувство вины. Намерения ее самые лучшие, но это не имело большого значения. Она всегда была убеждена, что не стоит намеренно вмешиваться в жизнь других людей. Конечно, иногда этого просто нельзя избежать, но никогда не стоит вмешиваться в чужую жизнь специально, преследуя при этом собственные интересы. Ее единственным выигрышем на этот раз могло быть душевное спокойствие, но принцип все же оставался прежним.
Она надеялась, просто надеялась, что Дуг Горслайн сумеет занять место Джоша Галланта в сердце Эрин. Он был аккуратен, умен, красив и обладал тем родом настойчивости, которая обычно нравится молодым женщинам. Плюс ко всему он без памяти влюблен в Эрин. В то же время это могла быть лишь игра, и тогда он становился крайне опасен из-за своих журналистских инстинктов.
С задней части верхней галереи открывался вид на бассейн, а за ним виднелся ряд колонн, за которыми просвечивала лужайка, обсаженная старыми деревьями, аллея их вела к декоративному пруду. Сияние полуденного солнца разливалось белым серебром по крыше храма, стоявшего посреди недвижных вод, окруженных камышом. Даже с галереи была видна фигура огромного спокойного Будды, мерцавшая в полумраке храма.
Храм был любимым местом Космо. Летними утрами они частенько пили там кофе, наблюдая восход солнца. После его смерти Рива редко бывала там. Слишком остро напоминало ей это место недавнюю утрату.
Ей показалось странным, что Дуг Горслайн направился именно в этом направлении, нарушая, по ее понятиям, простые приличия. Допустимым для него было войти на территорию бассейна, но место, куда он направлялся теперь, было слишком частным.
