— И что же? — тихо спросила Элеонора.
— Хорошо бы, если рядом со мной оказалась женщина вроде вас. — Он смотрел на нее с обезоруживающей улыбкой. — Ну пожалуйста, не сердитесь. Впрочем, это было напрасное путешествие. Командор Вандербильд отказался встретиться со мной, у него нет времени для побежденных. Удар ниже пояса, но я полагаю, что человек, у которого в кулаке победа, может говорить то, что хочет.
— Победа? — спросила Элеонора, поднимая голову.
— Или совсем близко к этому. Министр Уиллер, поспешивший признать режим Уокера после выборов, был отозван в Вашингтон для выговора, его попросили подать в отставку. Старина Уиллер в последние несколько недель полагал, что у него есть все основания ждать от правительства Соединенных Штатов аплодисментов. Крылья американского орла распростерлись над бывшими мексиканскими территориями Техаса и Калифорнии — так почему бы не над Никарагуа, Центральной Африкой? Но я вам скажу, почему нет. Потому что Испания и Франция заявили об отправке военного шлюпа для наблюдения за положением в Центральной Америке, Чили и Перу умоляли о денежной поддержке государств, объединившихся против Уокера. И в этот момент Англия выслала к берегам Никарагуа эскадру из тринадцати кораблей с двумя тысячами пятьюстами солдат, призванных защищать интересы Британии в этом регионе. Климат для экспансии, как вы можете догадаться, не слишком подходящий. И Уокера оставила его страна.
— Но… Он же не потерпел поражение на поле боя? — спросила Элеонора, и в ее изумрудных глазах возникло беспокойство.
— Пока нет. Но я должен сказать, если вы извините жаргон петушиных боев, Уокер ведет игру, как задира. Ходят слухи, что он объявил в Никарагуа рабство законным — явная попытка сыграть на руку южному контингенту в Конгрессе, чтобы они могли повлиять от его имени на правительство, а если это не удастся — отделиться, как они угрожали, и присоединиться к нему. Я думаю, он поймет, что это ошибка. Уже тридцать лет, как рабство незаконно. Британия и Франция, не говоря о Вашингтоне, не поддержат его восстановление. Нет, похоже, мы вырвались из Никарагуа в самый последний момент. Что-то там становится жарковато, и не только из-за погоды. — Невилл продолжал говорить о другом, но Элеонора почти не слушала. Она ушла в себя, думая о Гранте и Мейзи, о труппе, о полковнике Генри, об Уокере, о докторе Джоунсе, обо всех, кто остался в Гранаде. Она размышляла о том, что они делают, вспоминают ли о ней. Ей страстно захотелось оказаться рядом с ними.
Правда, сейчас это не самое лучшее место для нее. За день или за два до этого, стоя на стуле и пытаясь примерить ткань для новой драпировки в будуаре, она почувствовала себя плохо. Старая няня поддержала ее и повела к стулу.
— Сиди тихо, мадемуазель Элеонора, — велела она, назвав ее как в детстве. — Это скоро пройдет.
— Я чувствую себя так неловко, — засмеялась Элеонора. — Я не знаю, что со мной.
— Такое случается с замужними женщинами. Я подозреваю это уже несколько недель. Ты ждешь ребенка.
Ребенок. Ребенок Гранта! Мысленно возвращаясь назад, Элеонора поняла, что няня права. Все последние сумасшедшие недели в Гранаде ей некогда было задумываться.
Оставшись одна, Элеонора медленно сняла печатку Луиса с пальца и отстегнула медальон Святого Михаила. В плохом настроении она часто думала, что надо больше вспоминать о Луисе, чем о том, кого она любила. Но сейчас это казалось не правильным, неискренним.
После того утра Невилл стал частым гостем. Он рассказывал ей о ходе войны в Центральной Америке, о деталях, умалчиваемых прессой. В конце лета он сообщай ей о приближении армии Гватемалы, Гондураса и Сальвадора. В конце ноября Коста-Рика была готова снова вступить в бой. Потом пришло сообщение, что Уокер будет охранять транзитную линию, по которой к нему должно прийти подкрепление для эвакуации из Гранады. Не желая оставить город в качестве крепости для союзных сил, он возложил командование на своего верного соратника с отрядом в триста человек и дал приказ разрушить город.
Союзники атаковали горящий город, пытаясь ворваться и остановить разрушения. Их отбросили назад, но затем армия Гватемалы; собрав силы, захватила церковь Гваделупы. Оставшийся в Гранаде полковник отбил церковь, но его бойцы, а также сотни детей, женщин, раненых оказались запертыми в церкви и девятнадцать дней держались, питаясь кониной и воловьим мясом, доедая остатки муки и кофе. Вокруг лежали погибшие, их не могли похоронить. Ужасный смрад, разложение вызвали холеру. К тому же желтая лихорадка, солнечные удары могли погубить многих защитников, прежде чем их вызволят. Затем, двенадцатого декабря, примерно двести пятьдесят новых рекрутов и опытные ветераны, готовые помочь, высадились ночью на берегу озера с парохода «Вирджин» выше Гранады. Они взяли штурмом баррикады, соединились с находившимися в церкви и вывезли их на судне. А позади остались дымящиеся руины города. Разорванное знамя трепетало на ветру, на нем виднелось: «Здесь была Гранада».
В течение нескольких дней о погибших не сообщали ни слова. Люди выстраивались возле здания редакции «Крещент» в надежде что-то узнать о мужьях, сыновьях, братьях, ушедших колонистами в Никарагуа. Элеонора ждала вместе с другими. Дрожащими руками она взяла газетные листы, пробежала глазами список с двумя сотнями имен. Гранта среди них не было. Она вздохнула, и ее глаза наполнились слезами, когда она прочла ниже, где были женские имена: «Мейзи Брентвуд Барклей, умерла от желтой лихорадки, героически ухаживая за ранеными и детьми, окруженными в церкви Гваделупы».
Следующие месяцы превратились для Элеоноры в сплошное ожидание: ожидание вестей из Никарагуа, ожидание рождения ребенка. По мере того как шли недели, интерес к ее сенсационному появлению стал угасать и вменяться другим — более волнующим — скандалом.
После рождества Элеонора перестала выходить на улицу из-за беременности. Она приводила в порядок старый дом, готовя его для новой жизни, шила вещи для ребенка, прислушиваясь к голосам мальчишек — уличных торговцев газетами. Посланный слуга приносил газету с еще непросохшей типографской краской.
Хороших новостей не было. В начале января противник заблокировал реку Сан-Хуан и перерезал пути снабжения армии Уокера, и, пока в Новом Орлеане молодые повесы в карнавальных костюмах и с флагами веселились на празднике Марди Грае, Уокер и его люди сидели почти без еды и амуниции, готовые лицом к лицу встретиться с объединенными силами Коста-Рики, Гватемалы, Гондураса и Сальвадора. В армии Уокера осталось меньше тысячи человек. Против них выступали силы, превосходившие их в двадцать раз. Перед лицом такой грозной опасности началось дезертирство, подрывающее и без того истощенные силы фаланги.
Как говорил Невилл, Вандербильд был виновником многих бед Уокера. Он нанял и экипировал команду профессиональных солдат, направил их в Центральную Америку, хорошо платил и обещал миллионные займы, ради того чтобы их хорошо принимали гордые темпераментные латиноамериканцы. Они сумели заблокировать реку и объединить разрозненные армии в единую мощную силу. К тому же он убедил лидеров союзников, что не слишком мудро доводить войну до смертельного исхода. Поэтому арестованным дезертирам было предложено бесплатно отправляться домой на кораблях Вандербильда.
