Было уже поздно. Большинство балов закончились, и люди уже направлялись по домам. Даже шумные ватаги подонков вроде женщин из борделей и их грубых клиентов разошлись по своим привычным притонам. Время от времени встречались группки пьяных мужчин. Иногда по улице проезжал сияющий экипаж с ливрейным кучером, а иногда скакал верхом на лошади мужчина, небрежно накинув плащ поверх измятого костюма, направляясь домой. Мусор и отбросы усеивали улицу. То тут, то там можно было увидеть мужчину или женщину в лохмотьях, которые рылись в отбросах. Никто не приставал к Ане, никто, казалось, ее даже не видел. Вид вдовы был настолько привычным и уважаемым в Новом Орлеане, что она была почти невидима.
В течение какого-то времени казалось, что Муррей пошел тем же путем обратно, возможно, возвращаясь в дом Гамильтонов. Однако он прошел мимо него, едва бросив на него взгляд, миновал еще два квартала, а затем повернул направо, направляясь к реке. Аня, у которой от ходьбы в бальных туфлях болели ноги, серьезно подумывала о том, чтобы свернуть в собственные ворота и прекратить эту странную охоту. Казалось, в ней нет никакого смысла, но у нее не было достаточно времени, чтобы задуматься об этом. Единственное, что заставляло ее идти по следу, была уверенность в том, что если она сейчас сдастся, то все равно не сможет заснуть, ломая себе голову над тем, чего хотел Эмиль. Любопытство. Равель предупреждал ее однажды на этот счет. Как давно это, казалось, было.
Квартал остался позади. Инстинктивно она почувствовала, что знает, куда направляется. Она проходила здесь совсем недавно. Ее сердце екнуло, и, оглянувшись вокруг, она увидела пивные, трактиры и надписи в окнах, свидетельствующие о том, что в верхних этажах размещались комнаты для азартных игр. Спереди доносились звуки музыки, «пьяные крики и виднелся свет. Если Муррей скоро не остановится, они все выйдут на Галлатин-стрит.
Он не остановился. Муррей и шедший вместе с ним мужчина свернули влево и были поглощены шумной и беспорядочной жизнью самого печально знаменитого района города. Аня увидела, как Эмиль остановился на углу улицы, и в свою очередь тоже притормозила, ожидая, чтобы он пошел вперед. Однако он не отправился тут же вслед Муррею, а стоял, расставив ноги и держа трость обеими руками как оружие, и следил взглядом за двумя другими мужчинами.
Шелковый цилиндр Эмиля, атласные отвороты и тонкий материал фрака блестели в свете лампы, и Аня тут же подумала, как неуместно он выглядит здесь в своем вечернем костюме. Предосторожность, только что предпринятая им, была совершенно естественной для человека, который знал, что ступает на опасную территорию? С другой стороны, Муррей, хотя и был одет практически так же, повернул на Галлатин-стрит, как если бы это была любая другая улица.
Аня нахмурилась. Указывали ли действия Эмиля на то, что ему было известно это место и необходимость держаться здесь настороже, или он всего лишь с опаской относился к улице, известной своей дурной репутацией? Как объяснить явную беззаботность Муррея: ему незнаком теневой характер этой улицы, или, наоборот, он слишком хорошо знал его и поэтому не боялся?
Зачем, во имя всех святых, Эмиль преследует Муррея? Что он надеется узнать? Это казалось глупым, почти таким же глупым, как и то, что она преследовала их обоих, и тем не менее в этом было нечто настолько интригующее, что она не могла заставить себя повернуть обратно, несмотря на то, что внутренний голос давно говорил ей, что пора уже это сделать.
Мимо проехала телега с бочками виски, одна из которых протекала прямо на мостовую. По узкому тротуару шел матрос, обнимающий одной рукой проститутку с жестким, суровым лицом. Он был похож на гору в своей полосатой тельняшке, а на женщине все еще был надет мужской карнавальный костюм, который делал ее похожей на неотесанного деревенского парня. Они, качаясь, обошли Аню, и матрос похотливо улыбнулся ей, сжимая в то же время грудь шлюхи. На противоположной стороне улицы, прямо напротив того места, где стояла Аня, из бара вывалились двое пьяных, державших большие оплетенные бутылки с вином и во все горло затянувших в руках непристойную песню о девчонке по имени Бидди. Они направились вверх, к Галлатин-стрит. Мужчина с пугающими косыми глазами, засунув руку за полу сюртука, как будто бы держал там оружие, завернул за угол и вышел им навстречу на противоположной стороне улицы. Тут же он бросился бежать вприпрыжку, а, увидев пьяных, обогнул их стороной, выбежав даже на мостовую, затем снова вернулся на тротуар и так же бегом исчез в темноте.
Здесь ей нечего было делать. С внезапной решимостью Аня приподняла край юбки, приготовившись повернуться и отправиться домой. Ее остановило внезапное движение двух пьяных. Они неожиданно пересекли улицу в нескольких шагах от нее. Они все еще пели, но, казалось, что их руки и ноги уже действуют гораздо увереннее. Они приблизились в Эмилю.
Брат Жана повернул голову и увидел приближающуюся пару. Он отошел в сторону, чтобы уступить им дорогу, сделав жест, который свидетельствовал не только о хороших манерах, но и о здравом смысле их обладателя.
Они устремились к нему, размахивая бутылками, распевая свою похабную песню и сами же хохоча над ней. Приблизившись к нему, они расцепили руки и, как бы в приливе добродушия, пошатнувшись, обхватили Эмиля руками.
Движение это было слишком резким и уверенным. Пение оборвалось слишком внезапно. Аня открыла рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, но было уже поздно. Один из пьяниц с силой ударил Эмиля бутылкой по голове. Он осел между двумя мужчинами, а его раздавленный цилиндр шлепнулся на землю. Один из нападавших вырвал трость из ослабевших пальцев Эмиля. Поддерживая Эмиля с обеих сторон, они поволокли его через улицу в сторону от Ани.
Она рванулась вперед, забыв о грозящей ей самой опасности. Если бы она увидела, куда они его оттащат, она могла бы привести кого-либо на помощь. Сзади послышался шорох. Она уловила запах пива и пота, а затем чьи-то сильные руки поймали ее и поволокли прочь. Объятия, в которых она оказалась, было так же невозможно разорвать, как и стальной обруч, охватывающий бочку. Что-то твердое и острое кольнуло ее в бог.
– Потише, дорогуша, или я распорю тебе брюхо, как рыбе!
Это был моряк со своей шлюхой. Женщина держала нож, а мужчина прижимал ее к своей бычьей, волосатой груди.
– Отпустите меня немедленно! – Аню охватил настоящий гаев, хотя она с трудом дышала в крепких объятиях моряка. Этот гнев был также направлен и на себя за то, что она глупо попалась в ловушку, которая, должно быть, была подстроена с помощью той монеты, которую вручили помощнику официанта.
Женщина расхохоталась. Она махнула головой в сторону Галлатин-стрит, и матрос стал подталкивать Аню в том направлении. Аня остановилась, упираясь, но это закончилось лишь тем, что он поднял ее над землей, еще сильнее сжав стальными клещами рук, так что весь воздух тут же покинул ее легкие. Она почувствовала, как планки корсета и ее собственные ребра согнулись, и черные точки заплясали у нее перед глазами.
Женщина что-то сказала, но Аня не смогла разобрать из-за шума, стоявшего у нее в ушах. Матрос тут же поднял Аню еще выше и перекинул ее через плечо. Кровь темной волной прихлынула к ее голове, так, что заболели нос и глаза и она уже ничего не видела. Она попыталась сделать вдох, но моряк пошел, и от тряски она не могла удержать воздух в груди. С яростной сосредоточенностью она цеплялась за остатки сознания.
