— Наверное, он свалился к вам с вьюна, — сказал Роберт, выкидывая маленькое коричневое насекомое за перила. — Простите, я вас перебил. Вы говорили…
Она ответила не сразу:
— Нет-нет, ничего… Простите… Я хотела сказать… Надеюсь, вы будете приезжать к нам чаще? Это доставит удовольствие Мами.
— А вам? — спросил он, склонив выжидательно голову.
— И мне тоже, разумеется! — ответила она твердо и удалилась к свекрови.
Сидя подле Мами, Амалия оглянулась, чувствуя его обжигающий взгляд. И хотя лицо Роберта оставалось непроницаемым, рука, прикоснувшаяся к ее груди, была стиснута в кулак.
Утренняя служба в храме прошла торжественно и чинно. Здание церкви Святого Мартина-странника было сравнительно новым, построенным лет двадцать назад, хотя часовня того же названия, находившаяся рядом, стояла здесь с 1765 года. Церковь сложили из кирпича и потом отштукатурили. Красоту и внушительность ей придавали массивные двери, окна в римском стиле и колокольня, гармонично вписавшаяся в общую архитектуру здания. Внутри церковь украшали алтарь, декорированный стилизованными крестами, ниши с великолепными статуями, и над всем этим благолепием простирался купол из белого дерева, который поддерживали четырнадцать дорических колонн, возвышавшихся над скамьями для молящихся. Над алтарем висела огромная картина с изображением святого Мартина кисти знаменитого Жана Франсуа Муше. Купель для крещения младенцев была выполнена в форме фонтана — прекрасная старинная работа, подарок короля Луи XIV.
Священник отец Жан был таким, каким и положено быть приходскому священнику: доброжелательным, отзывчивым, пекущимся о нуждах прихода и прихожан… И только в одном он был тверд как кремень — в порицании греха.
Из храма Амалия вышла в обществе Мами и ее приятельниц просветленной, умиротворенной душой и телом и жутко голодной. В отеле их ждал роскошный завтрак: жареная ветчина, бекон, горячие булочки, украшенные особым тиснением, вафли с подливой из топленого масла или сиропа из тростникового сахара, бисквиты, белоснежные кукурузные песочники на молоке, пожелтевшие от обилия топленого масла, горячий кофе с огромным количеством сливок, горячий шоколад и молоко. После такого изобилия всем предлагалось отдохнуть в своих комнатах, чтобы набраться сил для дневной и вечерней программ, но Хлоя решила по-своему распорядиться свободным временем.
Никто из троих мужчин в храме не был. Джордж и Роберт дождались дам, позавтракали с ними, а затем разошлись кто куда. Роберт со второй чашкой кофе и газетой отправился в холл, где обычно собирались мужчины. Жюльен уехал из дому рано, и Тиге не знал, куда, но, когда стали допытываться, вспомнил, что, кажется, хозяин упоминал петушиные бои. Он заверил, что месье Жюльен находится где-то поблизости, потому что не приказывал подать ему повозку. Хлоя, весьма обрадованная последней новостью, приказала подготовить повозку к прогулке и немедленно подать к подъезду гостиницы.
Правда, Джордж чуть было не сорвал ее планы, отказавшись наотрез сопровождать их с Амалией во время прогулки по городу. По его мнению, уважающий себя джентльмен не станет выступать в роли наемного работника, пользуясь чужой повозкой и чужими лошадьми для поездки по городу. Не помогали ни уговоры, ни слезы и гнев Хлои — англичанин не хотел принимать объяснения Хлои, слушать об особом положении художника в обществе. Он жил, пользуясь щедростью хозяина «Дивной рощи», и не мог, да и не хотел ответить на его добро черной неблагодарностью.
Мудрая Хлоя тут же бросилась за помощью к Мами, которая под ее напором не только согласилась поговорить с Жюльеном, когда он вернется, но и приказала Джорджу избавить ее на время от общества крестницы, которая мешает ей отдыхать.
Поскольку Хлое удалось настоять на своем, она стала незаменимой компаньонкой в их путешествии по городу. Хлоя показывала дома известных богачей и довольно забавно, порой зло, высмеивала нравы их обитателей. По широким, прекрасно спланированным улицам они проехали мимо оперного театра, который готовился отмечать свое шестидесятилетие, двух банков, суда, мужской и женской гимназий. Объехав еще раз вокруг отеля, они направились к разводному мосту через реку Теш, по которой во время паводков поднимались пароходы, направлявшиеся в Бробридж. На противоположной стороне реки находились, по словам Хлои, очень интересные дома и постройки, на которые стоило взглянуть.
Джорджа не устраивала роль сопровождающего двух дам в этой поездке. И хотя Хлоя уверяла, что все его волнения и переживания Жюльен не оценит, он продолжал дуться. Но время лечит и не такие раны. Ощущение близости драгоценной возлюбленной, пока они сидели втроем на узком сиденье повозки, ее веселое щебетанье и тонкий аромат духов, казалось, примирили его с тем, что может подумать или сделать Жюльен, когда вернется. Однако не прошло и пяти минут в покое, как Хлоя вновь подвергла испытанию терпение и нервы англичанина. К явному его неудовольствию, она приказала ехать по дороге, ведущей от заводи в глубь острова.
— Как необычно! Как интересно! — восторгалась Хлоя, и блестящие черные кудряшки над ушами прыгали от радости, и хитрющие глаза светились любопытством. — По-моему, я никогда еще не была здесь… Хотя…
— О чем это ты? — поинтересовалась Амалия, заглядывая под соломенную шляпку, обшитую шелком и украшенную лентами.
— Все точно! Это место я знаю! — сообщила Хлоя.
— Вот как?
— Мы приезжали с Мами прошлой осенью, но было темно, и все кругом выглядело иначе, — тараторила Хлоя, захлебываясь от избытка нахлынувших на нее чувств. — Нас подвез экипаж, а в роли гида выступала Полина, доверенная горничная Мами.
Звучало все это правдоподобно, хотя и очень странно.
— Ничего не понимаю, — сказала Амалия растерянно.
— Я тоже, — поддержал ее Джордж.
— Мы ехали по этой дороге и остановились у дома с черным крепом на двери, — начала вспоминать Хлоя. — Я осталась в экипаже, а Мами вошла внутрь. Она, наверное, не предполагала, что я догадываюсь, куда мы приехали. Я слышала разговор Полины с кучером и все поняла. Мами приехала выразить соболезнование девушке — ну, той, что была с Жюльеном, — в связи с безвременной кончиной ее младшего брата. Он покончил с собой.
Амалия оценивающе оглядела небольшой дом из крашеных кипарисовых досок, мимо которого они проезжали: широкое крыльцо, высокая крыша, вместительный чердак с сеном для ночлега, к нему снаружи приставлена довольно крутая лестница. Дверца чердака, сделанная тоже из кипариса, легко открывалась наружу. Покрытую кипарисовой черепицей крышу венчала труба из обожженной глины, смешанной с оленьей шерстью, которая крепилась рамой из кипарисовой дранки. Дом находился в стороне от дороги в окружении дуба и низкорослых яблонь-китаек и выглядел вполне ухоженным, хотя и не привлекал внимания.
— Я думаю, мы заехали по этой дороге слишком далеко, — сказал Джордж недовольно, и на его щеках выступил предательский румянец.
При первой возможности он развернул повозку и решительно направился в сторону города. По дороге он начал рассказывать весьма подробно о капитане дальнего плавания, с которым познакомился утром на галерее. Оказывается, этот человек вернулся только что из Китая. Там он повстречался с другим капитаном, который занимался тем, что разыскивал в китайских провинциях предназначенные на выброс кусты и корни различных экзотических растений и загружал ими трюмы своего корабля; там их сортировали, отбирали пригодные для высадки и обеспечивали им достойный уход. Многомесячное плавание заканчивалось тем, что в Америку приходил корабль, нагруженный отличным посадочным материалом экзотических растений. В южных штатах сформировался настоящий рынок таких растений. Джордж получил разрешение мадам Деклуе поехать в Новый Орлеан в качестве ее представителя и, когда корабль с грузом прибудет, приобрести все необходимое для будущих садов «Дивной рощи».
