Неподалеку раздался скорбный крик совы. Влетевший в окно ветерок прошелестел над влажными телами любовников, разбросал по полу лепестки отцветшей розы, которая с любопытством заглядывала через решетку беседки, и улетел бродить по просторам «Дивной рощи». Голова Амалии покоилась у него на руке, словно на подушке, а его лицо затерялось в концах ее каштановых волос.
— Je t'aime, — прошептал он с тихим обожанием. — Я люблю тебя.
— О, Жюльен!.. — Амалия открыла глаза.
На какое-то мгновение он замер, потом пошевелился, приложив указательный палец к ее губам. Когда она послушно умолкла, приподнял голову и прижал свои теплые губы к тому месту, где только что был его палец. Затем он высвободил из-под нее руку и, перевалившись на бок, поднялся. Она услышала, как он ищет во тьме свои брюки и туфли, как надевает их.
— Зачем? — спросила Амалия.
Он не ответил, протянув руку, чтобы помочь ей подняться. Наклонившись, он собрал разбросанную одежду и протянул ей. Когда Амалия прижала этот теплый матерчатый комок к себе, он подхватил ее и поднял на руки.
— Что ты делаешь? — тихо засмеялась она.
Он провел губами по ее лбу и ответил низким сдавленным голосом прямо ей в ухо:
— Возвращаю тебя туда, где ты должна быть.
— Ты хочешь сказать?.. О-о нет! Отпусти меня! — попыталась вырваться Амалия.
Не обращая внимания на ее слабые протесты, он вышел из беседки и зашагал по мокрой от росы траве к дому. Миновав одну из «гарсоньерок», он оказался почти у самого входа в лоджию и, не задерживаясь, поднялся по лестнице на верхний этаж, приблизившись к единственной незапертой двери. Амалия нажала на ручку, и дверь отворилась. На мгновение он задержался в своей спальне, и Амалия решила, что он хочет оставить ее здесь, но потом решительно направился к раздвижной двери в ее комнату. Дверь была так аккуратно подвешена, а шарниры смазаны, что беззвучно уступила нажиму его плеча. Уверенно ориентируясь даже в темноте, он подошел к высокой кровати и бережно опустил Амалию в постель, забрав у нее капот, который она все еще прижимала к груди.
— Не уходи! — попросила она, схватив его за руку, прежде чем он успел отдалиться, чтобы уйти.
Она не ожидала, что так напрягутся вдруг мускулы на его руке.
— Да как же я могу?! — только и смог выдохнуть он.
Амалия отодвинулась, уступая место рядом. Он скинул с себя одежду и туфли быстрее, чем она управилась со своей сорочкой. Скрипнул матрац, и он очутился рядом, прижимая ее прохладное тело к своему пышущему силой и жаром торсу. Он приклонил голову ей на плечо, а затем заскользил рукой по ее бедру, пока губы гладили ароматную шелковистость волос у нее на виске. Амалия прижалась щекой к его обнаженной, вздымающейся в экстазе возбуждения груди и закрыла глаза. Ее рука скользнула вниз, внезапно почувствовав затвердевшую плоть его естества. Она прижалась к нему с новой силой, пристроив свое бедро меж его бедер. Их тела гармонично сочетались, словно были сделаны по заказу. Улыбаясь этой мысли, Амалия припала губами к пульсирующей жилке у основания его шеи, ощутив языком солоноватую прелесть его кожи. Ее улыбка стала шире, когда она почувствовала, как его тело отзывается на каждое ее движение.
— Спи, cherie, — прошептал он сдавленно.
— Мне не до сна.
— Мне тоже. — Его пальцы остановились на ее груди, потом слегка прикоснулись к мягкой вершинке одного из холмиков, превратив его в напрягшийся пик.
Усталая, но счастливая, Амалия через какое-то время заснула, ощущая, как его рука отводит спутавшиеся пряди от ее лица. Она не заметила, когда он покинул ее.
Солнце ярко светило высоко в небе, когда Амалия, одетая в синее с манжетами платье для верховой езды, украшенное по лифу плетеными застежками, вышла из дому вместе с Айзой, чтобы начать объезд своих владений. Проснулась она довольно рано и уже успела выдать продукты из кладовки и коптильни, позавтракать, одобрить меню на день и посмотреть, как продвигается шитье летней одежды для работников. Теперь она собиралась посетить маслобойню, расположенную в некотором отдалении от дома, и проверить, как идет прополка на огороде, который снабжал овощами домашнюю кухню. Но перед этим она хотела прокатиться — просто проветриться.
У крыльца ее поджидал конюх, державший под уздцы каурого мерина для нее и пони для Айзы; он был явно недоволен, что хозяйка отправляется верхом без него. Но Амалия настояла на своем: во-первых, она не собирается отъезжать далеко, во-вторых, с ней будет Айза, который в случае чего всегда позовет подмогу. Она поднялась на приступочек крыльца и вскочила в седло. Расправив юбки, чтобы прикрыть ноги в сапогах, Амалия взяла поводья, поправила широкополую шляпу с высокой тульей и щегольским плюмажем и нетерпеливо взглянула на Айзу, которому конюх помогал взобраться на пони.
Амалия чувствовала некоторую усталость — болели мышцы, чего раньше никогда не было. Но она только улыбнулась, вспомнив о напряженных трудах прошедшей ночи. Амалия была расстроена и даже обижена, не обнаружив утром Жюльена рядом, она расценила это как предательство: ускользнул, ничего не сказав, после того, что было между ними ночью. Она совсем было решилась войти к нему в комнату, разбудить его и потребовать объяснений, но странная робость остановила ее. Днем Жюльен становился совсем другим: сдержанным, официальным, каким-то совсем чужим. Одни и те же слова, произносимые им ночью и днем, были так же непохожи, как ночь и день. Амалия не вошла к Жюльену, ибо боялась увидеть его вечно насмешливый взгляд. Нет, этого она бы не вынесла сегодня.
Амалия избрала дорогу, по которой ездили фургоны и которая вела в сторону полей. Она проходила мимо сушильни для белья, коптильни, бондарной и маленькой часовни — небольшой, но увенчанной миниатюрным шпилем постройки, правда, без колокольни (колокол висел на столбе возле входа), возведенной по приказу Мами. Изредка она приходила сюда молиться, но в основном ею пользовались работники и прислуга. Время от времени приход присылал сюда священника, который служил мессы и исповедовал желающих. Окинув часовню хозяйским взглядом, Амалия отметила про себя, что здание необходимо срочно подлатать и побелить: от дождей, наводнений и ветров штукатурка кое-где облезла и отстала.
Что за прелесть быстрая езда на лошади по бескрайним полям, когда кругом тишина и только слышен шорох тростника! Сквозь перистые облака мелкими бликами пробивалось золото солнечного света и падало пятнами на зеленые гребни волн в безбрежном море тростника, колыхавшегося при каждом порыве ветра.
Настоящая жара еще не наступила, хотя лето быстро входило в свои права. С утра было прохладно, и только к обеду жара прибывала. Через несколько недель должен наступить сезон лихорадок, но уже сейчас нужно было думать о переезде на остров Дернир. Амалия мечтала об этом дне: она никогда еще не видела океана. Фелисианас, где она жила с тетей, считался местностью, удаленной от заболоченных низменностей Нового Орлеана, а потому целебной для здоровья. Но все равно хотелось побывать на море. Они с тетей не могли и мечтать об отдыхе на побережье или хотя бы где-нибудь у воды, в местах вроде Саратоги
[10]
, Белых Серных Ключей или Соленых Озер. О купании в море, как о чем-то приятном и весьма полезном, Амалия была наслышана, но запомнилось другое: в подобных местах требуется соответствующий костюм. «Сегодня же вечером поговорю об этом с Мами», — решила Амалия.
