– Э… гм… – сказал Владимир. – Мне говорили, что этот дом сдается.
Он широко улыбнулся, но его шарм, действовавший безотказно на молоденьких девушек, по-видимому, не произвел на старуху никакого впечатления.
– Вы ошибаетесь, – холодно сказала она. – Этот особняк принадлежит покойному графу фон Рихтеру и никогда не сдавался внаем.
«Принадлежит – покойному? – мелькнуло в голове у Владимира. – Как покойному вообще может что-то принадлежать?»
– Скажите, а граф фон Рихтер… – начал он, пытаясь удержать старуху, которая явно собралась выпроводить их отсюда. Но тут в беседу встрял невыносимый Добраницкий.
– Интересно, а граф фон Рихтер – это случайно не тот самый, что был женат на панне Бельской из Варшавы?
Старуха повернулась, на ее лице мелькнуло удивление.
– Верно, сударь, это она самая и есть. А откуда…
– О! – воскликнул Август. – Так я ведь ее дальний родственник! Верите ли, когда-то даже ухаживал за ней, но она предпочла графа. – Август скорбно покачал головой. – Неудачный был брак, весьма неудачный! Говорят, граф был малость не в себе.
– Мир его праху, – кисло сказала старуха. – Должна сказать, сударь, что вы недалеки от истины, хотя так говорить и не подобает.
– Он, кажется, покончил с собой? – с умным видом спросил Август.
– Застрелился, – отозвалась старуха. – Туда ему и дорога, пустой он был человек, пустяковый. – Она прищурилась. – А вы, сударь, значит, поляк?
– Ну разумеется! – обидчиво воскликнул Август, после чего двое компатриотов завязали живую беседу по-польски. Судя по тому, что старуха несколько раз улыбнулась, а однажды даже рассмеялась, отчего морщин на ее лице стало в два раза больше, дело явно шло на лад.
Пока они разговаривали, Балабуха переминался с ноги на ногу, а Гиацинтов стоял в стороне и грыз ногти, как всегда, когда ему приходилось сильно нервничать. С детства он не мог избавиться от этой привычки, хотя прекрасно сознавал, насколько она нелепа.
Наконец Август снял цилиндр, низко поклонился противной ключнице и отпустил ей какой-то витиеватый комплимент, на который она засмеялась и махнула рукой. После чего улыбающийся поляк вернулся к друзьям, а ключница поднялась по ступенькам и скрылась в доме.
– Ну, что? – набросился на Августа Балабуха. – Что она тебе сказала?
– Панна Бель… то есть графиня Рихтер в этом доме больше не живет, – доложил Добраницкий, блестя глазами и покачиваясь на носках. – Уехала в конце апреля, и с тех пор в доме никто не появлялся.
– Скажи, Август, – неожиданно спросил Владимир, – а ты и вправду ей родственник?
– Кому? – поразился Добраницкий.
– Ну, этой… панне Бельской?
– А, так вы об этом? Ну, так все мы друг другу родственники по Адаму и Еве, разве нет? Так что я сказал чистую правду. В свое время панна Бельская пользовалась в Варшаве большим успехом – правда, надо сказать, это было довольно давно. А вообще я ее почти не знал, так, только слышал кое-что.
– В самом деле? – заинтересовался Владимир. – И что же о ней говорят?
Добраницкий пожал плечами.
– Например, что ее муж застрелился, потому что ему опротивело носить рога, которыми она регулярно его украшала.
– Вот бедняга-то! – участливо вздохнул Балабуха.
– И все прочее в таком же роде, – добавил Август. – Но она, по-моему, только была рада овдоветь. Фон Рихтер был довольно богат, и в одной Вене ей досталось в наследство два дома, не говоря уже обо всем прочем.
Владимир нахмурился.
– Два дома? Постой, а второй какой?
– А, не знаю, – махнул рукой Август. – Где-то на озере, не в самом городе, а за городом. Старуха упоминала, что графиня любила туда ездить.
– И ты не спросил у нее адреса? – воскликнул Владимир.
– Ну не спросил, ну и что? – рассердился Август. – Наверняка любой извозчик в Вене знает, где находится загородный дом графини фон Рихтер! Тоже мне, невидаль!
– А ведь точно! – сказал Балабуха. – Ну что, Владимир, едем? Ты ведь у нас главный!
Гиацинтов колебался недолго.
– Едем! – сказал он.
Они покинули сад, сели на первого попавшегося извозчика и велели ему везти себя к загородному дому графини фон Рихтер.
* * *
Далеко за холмами садилось солнце. На поверхности озера покачивались кувшинки, едва слышно шуршали камыши, да кое-где весьма непоэтично квакали лягушки. Какая-то птица в ветвях дерева пела протяжно и настойчиво, и ей отвечала другая, беззаботная и веселая.
Дом стоял недалеко от озера. Собственно говоря, это был не дом, а белая загородная вилла, увитая плющом. На решетчатых воротах подъездной аллеи красовался герб фон Рихтеров с замысловатым девизом: «Quod non ascendam».
– Это что такое? – спросил Балабуха, недружелюбно косясь на него.
– «Чего я только не достиг», – перевел Владимир. – Примерно так.
– И чего он не достиг? – проворчал артиллерист. – Сумасшедшего дома?
– Между прочим, – вклинился в беседу Добраницкий, – я вообще не понимаю, что мы тут делаем. Ворота-то заперты.
Владимир медленно двинулся вдоль берега озера. Балабуха, поколебавшись, зашагал за ним. Август, пожав плечами, присоединился к друзьям, и все трое вступили под тень деревьев.
– Двадцатого апреля, – негромко начал Владимир, глядя куда-то вдаль своими серыми прозрачными глазами, – наш друг Жаровкин пропал из посольства. Как нам удалось выяснить, он для чего-то вел наблюдение за домом графини Рихтер. Вскоре после его исчезновения графиня Рихтер куда-то уезжает, а оба ее дома стоят закрытые. Вы верите в совпадения? Я – нет.
– Ну, смотря в какие совпадения, – весело сказал Август. Он набрал горсть камешков и, зажав трость под мышкой, стоял на берегу и по одному швырял их в воду. – Если твоему партнеру с первой сдачи приходит четыре туза и со следующей тоже, это просто значит, что он не умеет мухлевать, только и всего.
– Август! – укоризненно сказал Балабуха.
– Я просто высказал свое мнение, – объяснил Добраницкий.
– Ты забыл еще об одном обстоятельстве, – заметил артиллерист, обращаясь к Владимиру. – Пока мы ехали сюда, нас дважды пытались убить. Понимаешь теперь, чем все это пахнет?
Владимир ответил не сразу.
– Я предпочитаю думать, что дуэль и нападение разбойников никак не связаны с… с нашей поездкой, – добавил он, покосившись на Августа. – Иначе получается, что кто-то уже все знает о нас… и намерен во что бы то ни стало нам помешать.
Последние слова он произнес вполголоса, чтобы их слышал один Балабуха, однако от молодого офицера не укрылось, что Добраницкий вытянул шею, пытаясь разобрать, что говорит Гиацинтов. Одно это показалось Владимиру очень, очень подозрительным.
